РЕЗУЛЬТАТЫ КОНКУРСА DELERM 2017

Уважаемые конкурсанты, 
 
В этом году на конкурс поступило 250 переводов. 
 
Авторы 25 лучших переводов:

Купина Ольга Александровна (Санкт-Петербург, преподаватель французского языка)

Лаптева Анна Валерьевна (Новосибирск)

Булгакова Светлана Юрьевна (Воронеж, Воронежский государственный университет, доцент кафедры французской филологии факультета романо-германской филологии)

Каменская Марианна Алексеевна (Москва, выпускница филологического факультета МГУ. Место работы: Детская больница им. Сперанского)

Чебучева Елизавета Павловна (Санкт-Петербург, переводчик-фрилансер)

Захватова Мария Николаевна (Санкт-Петербург, переводчик французского языка)

Климович Елена Александровна (Минск, сотрудник кафедры зарубежной литературы БГУ)

Шлосман Евгения Семеновна (Москва, НИУ ВШЭ, школа филологии, бакалавриат, 3-й курс)

Гойхман Мария Вадимовна (СПб/Москва, выпускница филологического факультета СПбГУ (лингвистика, итальянский язык), магистрант РГГУ (филологический факультет, кафедра компаративистики)

Маркелова Елена Александровна (Санкт-Петербург, переводчик-фрилансер, художник)

Гайденко Анна Павловна (Москва, студентка 3 курса бакалавриата образовательной программы «Филология» факультета гуманитарных наук НИУ ВШЭ)

Романченко Наталья Сергеевна (Жувиньяк, выпускница университета Поль-Валери Монпелье 3)

Щетинкова Ольга Геннадьевна (Курск, ассистент кафедры перевода и межкультурной коммуникации Курского государственного университета)

Ирина Бранку да Силва (Торреш Ведраш, студентка магистратуры по Международному и Европейскому Праву в Новом Университете Лиссабона)

Ускова Серафима Юрьевна (Санкт-Петербург, студентка СПбГУ, филологический факультет, кафедра романской филологии)

Черезова Екатерина Алексеевна (Королёв, кондитер в L’éclair de génie (Москва))

Садовникова Ирина Владимировна (Санкт-Петербург, студентка СПбГУ, филологический факультет)

Сергеева Марина Николаевна (Прокопьевск, главный библиотекарь библиотеки No 1 «Кумир» МБУК «ЦБС»)

Кряжова Дарья Владимировна (Калуга, студентка факультета иностранных языков КГУ им. К.Э.Циолковского)

Сергеев Борис Ильич (Санкт-Петербург, переводчик-фрилансер)

Краснова Татьяна Александровна (Тула, архивариус)

Уланская Юлия Викторовна (Москва, свободный переводчик)

Ходаковская Ольга Алексеевна (Санкт-Петербург, переводчик с испанского)

Колыбина Наталия Викторовна (Киев)

Иванова Яна Борисовна (Санкт-Петербург, редактор интернет-журнала KudaGo)

Лауреаты конкурса INALCO RUSSE OPEN Delerm 2017

ПЕРВОЕ МЕСТО не присуждается

ВТОРОЕ МЕСТО Гойхман Мария Вадимовна

Я закончила филологический факультет СПбГУ по специальности «итальянский язык», а сейчас учусь в магистратуре РГГУ и на Высших Литературных Курсах при Литературном институте имени Горького.

Мне доводилось переводить с итальянского детские книжки Николетты Косты и Бруно Тоньолини, а сейчас я увлеклась средневековой литературой и занимаюсь переводом стихов Якопоне да Тоди, итальянского поэта и мистика тринадцатого века.

 

Так получилось, что для этого конкурса я впервые переводила с французского, и чувствовала себя так, словно пытаюсь ощупью, в густом тумане, пройти по мосту. Почти прошла, хотя и сделала по дороге несколько лексических ошибок — уважаемый Французский Язык, прости меня за это, пожалуйста! Я искренне благодарна за этот опыт и буду рада, если мы с Французским встретимся снова.

 

ТРЕТЬЕ МЕСТО Захватова Мария Николаевна

Переводчик французского языка.

Родилась в г. Выборге, живет и работает в Санкт-Петербурге.

Еще будучи студенткой факультета графического дизайна, с интересом изучала историю искусств, особенно интересовалась искусством французским, что послужило первым «мостом», переброшенным к изучению языка, к погружению в такую богатую и многообразную французскую культуру.

Занятия языком «для себя» помогли понять, что дальнейшая жизнь — профессиональная и не только, должна и будет связана с французским языком. Такое решение подтолкнуло к получению дополнительного профессионального образования, и в 2016 г. с успехом удалось защитить диплом в СПБГУ, после окончания обучения на программе профессиональной переподготовки «Переводчик в сфере профессиональной коммуникации».

Нынешняя работа связана в основном с аудиовизуальным переводом и имеет непосредственное отношение к миру искусства, дизайна, современных экспозиций.

В конкурсе INALCO RUSSE OPEN, участвует уже в третий раз, и считает, что, благодаря данному конкурсу появляется возможность и приобщиться к художественному переводу, и стать наблюдателем собственных шагов по переводческой стезе.

Пожалуй, историю о том, как одно увлечение переросло в решение полностью пересмотреть жизненные цели, можно было бы очень точно охарактеризовать всего лишь одним французским словом «reconversion».

 

ПООЩРИТЕЛЬНЫЙ ДИПЛОМ Купина Ольга Александровна

     Преподаёт французский язык в Петербурге.

Перевод Марии Гойхман, 2 место

Над смородиновыми горами
Обычно как-то не обращаешь внимания на то, что стоит на столе: за торопливым
завтраком на это нет времени — жуёшь бутерброд и про себя повторяешь домашний
параграф по истории.
В воскресенье — совсем другое дело: просыпаешься позже всех и лениво идёшь
на пустую кухню. Мама даже выключила радио, прежде чем отправиться в ванную.
Сейчас можно потянуться за баночкой со смородиновым джемом и подтолкнуть её к
себе, чтобы она заскользила по столу. И ты вдруг больше не замечаешь ни хлебных
крошек, ни следа от папиной кофейной чашки, не чувствуешь, как липнет к локтям
клеёнка — её ещё не протёрли после завтрака. Совсем забываешь, что банка джема —
вещь полезная и вполне обыденная. Неужели она как-то связана с маслом или с
тостером? Время словно застывает, и весь мир растворяется в банке с вареньем…
Фантазировать над смородиновым джемом здорово. А вот бутерброды
получаются вкуснее с «неправильным» абрикосовым из супермаркета — кажется, маму
это расстраивает, но что же делать, если покупной джем вкуснее, слаще, да и вообще
тебе больше нравятся абрикосы — они похожи на тёплое солнышко, которое
проскальзывает в живот. Разумеется, смородиновый джем варят прямо из садовых ягод;
он, конечно, куда полезнее и натуральнее — одни ягоды и сахар, больше ничего. Но
разве скажешь маме, что её смородиновый джем всё-таки кисловат? И, главное, не
очень-то тебе нужны эти натуральные продукты. Сложно признаться, но даже этикетка,
на которой округлыми, ровными, как в прописях, буквами напечатано «Мамино
варенье», тебе нравится больше той, где от руки написано фиолетовыми чернилами:
«Смородина из сада. 1997». Напечатанная этикетка аккуратнее и как-то прохладнее, но
ведь это так здорово сочетается со сладким абрикосовым солнцем внутри! Немножко
раздражает, что эти взрослые вечно хотят, чтобы всё было настоящее, натуральное,
домашнего приготовления. Говорят, что так лучше. И ещё говорят — сам поймёшь,
когда вырастешь.
…Но всматриваться всё-таки гораздо интереснее в смородиновый джем. Сначала
нужно смотреть немного издалека и с высоты, тогда будет казаться, что летишь на
самолёте над огромным пурпурно-красным ледником. Ты потихоньку наклоняешься,
как будто самолёт идёт на посадку. На склонах айсберга не разглядеть ни одного

Над смородиновыми горами

Обычно как-то не обращаешь внимания на то, что стоит на столе: за торопливым

завтраком на это нет времени — жуёшь бутерброд и про себя повторяешь домашний

параграф по истории.

В воскресенье — совсем другое дело: просыпаешься позже всех и лениво идёшь

на пустую кухню. Мама даже выключила радио, прежде чем отправиться в ванную.

Сейчас можно потянуться за баночкой со смородиновым джемом и подтолкнуть её к

себе, чтобы она заскользила по столу. И ты вдруг больше не замечаешь ни хлебных

крошек, ни следа от папиной кофейной чашки, не чувствуешь, как липнет к локтям

клеёнка — её ещё не протёрли после завтрака. Совсем забываешь, что банка джема —

вещь полезная и вполне обыденная. Неужели она как-то связана с маслом или с

тостером? Время словно застывает, и весь мир растворяется в банке с вареньем…

Фантазировать над смородиновым джемом здорово. А вот бутерброды

получаются вкуснее с «неправильным» абрикосовым из супермаркета — кажется, маму

это расстраивает, но что же делать, если покупной джем вкуснее, слаще, да и вообще

тебе больше нравятся абрикосы — они похожи на тёплое солнышко, которое

проскальзывает в живот. Разумеется, смородиновый джем варят прямо из садовых ягод;

он, конечно, куда полезнее и натуральнее — одни ягоды и сахар, больше ничего. Но

разве скажешь маме, что её смородиновый джем всё-таки кисловат? И, главное, не

очень-то тебе нужны эти натуральные продукты. Сложно признаться, но даже этикетка,

на которой округлыми, ровными, как в прописях, буквами напечатано «Мамино

варенье», тебе нравится больше той, где от руки написано фиолетовыми чернилами:

«Смородина из сада. 1997». Напечатанная этикетка аккуратнее и как-то прохладнее, но

ведь это так здорово сочетается со сладким абрикосовым солнцем внутри! Немножко

раздражает, что эти взрослые вечно хотят, чтобы всё было настоящее, натуральное,

домашнего приготовления. Говорят, что так лучше. И ещё говорят — сам поймёшь,

когда вырастешь.

…Но всматриваться всё-таки гораздо интереснее в смородиновый джем. Сначала

нужно смотреть немного издалека и с высоты, тогда будет казаться, что летишь на

самолёте над огромным пурпурно-красным ледником. Ты потихоньку наклоняешься,

как будто самолёт идёт на посадку. На склонах айсберга не разглядеть ни одного альпиниста, в небе, кроме твоего, нет ни одного самолёта. Странные они, эти

смородиновые горы: одновременно твёрдые, как рубин (это такой маленький

драгоценный камушек, который можно увидеть, разобрав часы) и зыбкие, как желе.

Если потрясти банку, горы задрожат. Но не нужно ничего трясти, не нужно вообще

ничего трогать, а то всё сразу исчезнет. Нужно просто лететь дальше над ледником,

избегая тенистых ущелий, где красный почти превращается в чёрный и кружится

голова. Склоны повсюду в следах от ложки, срезы поблёскивают и переливаются под

светом кухонной лампы. Но самолёт на них не посадишь.

Впрочем, слишком приближаться и не надо. Лучше всего, когда эта земля,

одновременно ледяная и огненная, остаётся внизу, под крылом самолёта. Тогда не

воображаешь себя альпинистом на склонах смородиновых утёсов, а будто бы сам

становишься утёсом. Да, ты растворяешься в этом мире из раскалённого льда, и даже не

можешь понять — гора ты или море, океан или айсберг. Чувствуешь только, что ты

огромный и безмятежный, тёмно-красный, полупрозрачный; кисловатый и сладкий

одновременно. В голове — бесконечная рубиновая тишина. Словно времени больше

нет, и голос мамы, которая кричит, что ванная освободилась, доносится из другого

мира. 

Перевод Марии Захватовой, 3 место

В банке с вареньем

Завтрак вечно проходит в суматохе: торопливо пережевывая бутерброд и повторяя урок, заданный по истории, не очень-то и разглядываешь все, что находится на кухонном столе. Но одним воскресным утром поднимаешься позже всех: за столом уже никого, в кухне тишина - уходя в ванную, мама даже радио выключила. И тогда одной рукой ты придвигаешь к себе банку с желе из красной смородины и тут же забываешь обо всем вокруг: о крошках, кофейных разводах от папиной чашки, о клеенке, немного липкой после того, как все уже позавтракали. В этот момент кажется, что такое простое и понятное желе уже никак не связано ни с маслом, ни с подрумяненным хлебом – время будто замерло, а весь мир уместился в банке с вареньем.

Желе из красной смородины как нельзя лучше подходит для того, чтобы помечтать. А вот с ломтиком хлеба тебе больше по вкусу «ненастоящий» абрикосовый джем, купленный в супермаркете и, кажется, это всегда огорчает маму, а ведь покупное варенье намного слаще, нежнее, да и к тому же тебе нравится сам абрикос – он так похож на солнце, которое легко можно проглотить. Несомненно, желе из смородины, собранной в собственном саду, самое натуральное и полезное, ведь в нем только ягоды и сахар. Но не так-то легко признаться маме, что ее желе все же немного кислит. Вдобавок, не такой уж ты и любитель всего натурального. Трудно сознаться, что даже из двух наклеек на банках тебе нравится та, на которой ровным типографским шрифтом, копирующим настоящий почерк, выведено: «Бабушкино варенье», а не бумажка с надписью фиолетовыми чернилами «Красная смородина. Урожай ‘97». Магазинная этикетка, опрятная и сдержанная, так здорово смотрится вместе с содержимым банки – нежной солнечной мякотью абрикоса. Взрослые всегда довольно трепетно относятся к натуральным продуктам, ко всему, что приготовлено дома. Они говорят, что такая еда полезнее. Взрослые так часто это твердят, что для них самих она и вправду становится гораздо полезнее.

И все-таки желе из красной смородины лучше. По крайней мере, по одной причине: можно взять и раствориться в нем. Смотришь на банку чуточку сверху, издалека и представляешь себя самолетом, пролетающим над огромным красным ледником. Понемногу ты приближаешься к нему, словно собираешься приземлиться. Ни одного альпиниста не видно на его склонах, ни одного самолета на горизонте. Странная штука эти желейные горы: с виду твердые, как маленький рубинчик, что притаился в наручных часах, и в то же время податливые, как желатин. Встряхнув баночку, можно привести их в движение. Но лучше не делать этого и вообще ничего не трогать - иначе мираж тотчас исчезнет. Надо лишь перелететь через ледник, огибая темные, исчерна-красные воронки, от взгляда на которые кружится голова. При свете кухонной лампы каждый из множества небольших уступов, высеченных ложечкой, имеет свой неповторимый отсвет, и ни один непригоден под посадку – настолько они невелики.

Как бы то ни было, снижаться не следует. Под крыльями твоего самолета раскинулась земля - застывшая и раскаленная, и оттого тебе так хорошо. И мысли не возникает взобраться на эти ледяные желейные вершины, точно ты с ними слился. Так и есть, сам превращаешься в обжигающе холодный пейзаж, неизвестно наверняка – в море, океан, гору или ледник. Чувствуешь себя огромным и безмятежным, красным и почти прозрачным, чуть сладким, слегка кислым. Голова наполнена рубиновой тишиной, словно время остановило свой ход, и мамин голос: «Ванна освободилась!» - доносится из другого мира.

Перевод Ольги Купиной, поощрительный диплом

Путешествие в банке джема

Утром редко по-настоящему обращаешь внимание на стол: обычно завтракаешь в спешке и сумятице - жуешь бутерброд и мысленно повторяешь урок истории. Но однажды воскресным утром просыпаешься позже всех и оказываешься на кухне один и в полной тишине. Молчит даже радиоприемник, который мама выключила перед уходом в ванную. Ты протягиваешь руку к банке смородинового джема, и она скользит к тебе. И становятся безразличными крошки, круглый кофейный след от папиной чашки, липкая клеенка на столе, за которым все уже позавтракали. А банка с джемом перестает быть осязаемым и нужным предметом, имеющим отношение к маслу или тостеру. Это как если бы время остановилось, как если бы банка джема вместила в себя целый мир.

Над смородиновым джемом хорошо мечтается. А на булку лучше намазывать «ненастоящее» абрикосовое варенье, то, которое из магазина. Маму это всегда немного огорчает, но ведь магазинное варенье слаще, нежнее, и, вообще, абрикосы несравненно лучше – будто глотаешь теплые солнышки. Разумеется, джем из садовой смородины - это натуральный и полезный для здоровья продукт: только ягоды и сахар. Трудно, однако, признаться маме, что ее смородиновый джем немного с кислинкой. И что вообще, по большому счету, мне неважно, полезен он или нет. И разве скажешь ей, что этикетка «Бабушкино варенье», с круглыми, как будто выведенными от руки, буквами красивее, чем надпись фиолетовыми чернилами «Садовая смородина. 1997». Четкие типографские буквы холодны и безразличны, но они так хорошо сочетаются с теплыми и нежными абрикосами. Взрослые уже поднадоели тем, что всегда выбирают только настоящее, домашнее, натуральное. По их словам, это лучше. Но они так об этом говорят, что сразу отбивают всякую охоту к этому лучшему.

Хотя, смородиновый джем, по крайней мере, имеет одно преимущество: в нем можно путешествовать. Посмотришь чуть сверху, чуть издалека, и появляется ощущение, что летишь в самолете над громадным красным ледником. Мало-помалу приближаешься, как будто идешь на посадку. На склонах нет ни одного альпиниста, а в небе – других самолетов. Смородиновые горы необычайны: они кажутся и твердыми как рубин – драгоценный камушек, который находишь, разобрав наручные часы, – и мягкими, как желатин. Если банку встряхнешь, то горы покачнутся. Но не стоит этого делать, иначе все мгновенно исчезнет. Надо просто лететь над ледником, избегая темных расселин, где красный цвет перетекает в черный, и от этого кружится голова. Тут много маленьких плато, образованных скольжением ложки, и в свете кухонной лампы каждая поверхность имеет свой оттенок. Впрочем, все они слишком малы, чтобы приземлиться.

Да и не стоит очень уж не приближаться. Под крылом - жаркая и одновременно ледяная страна, и лучше оставаться в небе. Трудно представить себя преодолевающим эти ледяные смородиновые вершины. Ты как бы становишься частью ландшафта. Да-да, ты растворяешься во вселенной жгучего холода, не понимая до конца, море ли ты, гора, океан, или ледник. Ощущаешь себя огромным и спокойным, красным и полупрозрачным, сладковато-кисловатым. В голове разливается рубиновая тишина. Время исчезло, и мамин голос, сообщающий, что ванная свободна, звучит как бы из другого мира.

 

Размышления о трудностях перевода

Елена БАЕВСКАЯ

О конкурсных переводах (основные трудности и способы их преодоления)

В прошедших в финал переводах радуют вспышки свободной, невымученной интонации и, за немногими исключениями, прекрасное понимание текста, а огорчают буквализмы и невнимание к «мелочам» (а мелочи так же важны для общего впечатления, как ключевые слова и фразы). Попробую предложить вам сложившееся у меня представление о трудностях, спрятанных в тексте, и разных способах их преодоления, найденных молодыми переводчиками.

Почему завтрак «скомканный»? Ответ: потому что в словаре – bousculé: скомканный; сделанный наспех… а ведь так естественно: «завтрак – наспех, в суматохе…», или «быстро, на ходу», или «быстро, впопыхах» (цитирую здесь и далее не свои варианты, а исключительно участников конкурса).

Или вот – здесь французский синтаксис проникает в русский перевод. …Мама даже радио выключила перед тем, как пойти в душ (вариант: пойти принимать ванну). Насколько же лучше: мама ушла в ванную и даже радио выключила… Мама даже радио выключила по дороге в ванную… или: уходя в ванную, мама даже радио выключила.

Дальше. Всё время уточнять, что смородина красная, конечно не надо, но в самый первый раз это, на мой взгляд, необходимо (для того чтобы оправдать цветовую палитру).

Какая посуда у папы? Чашка всё-таки. И уж конечно, не пиала – форма у bol и у пиалы одинаковая, а культурная привязка разная.

Предпоследнее предложение первого абзаца не выдерживает буквального перевода! Банка с вареньем перестает быть разумной и нужной вещью и больше не имеет никакого отношения ни к тостеру, ни к сливочному маслу… - тяжело, многословно неестественно! Лучше так: … такое простое и понятное желе уже никак не связано ни с маслом, ни с подрумяненным хлебом… или вот (более вольный вариант): Даже конфитюр, и тот теряет свое предназначение – уже непонятна его связь с маслом или тостером… или вот: …забываешь, что банка джема – вещь полезная и вполне обыденная. Неужели она как-то связана с маслом или тостером?

Как перевести последние слова этого абзаца? Не дословно! Вот какой хороший вариант: …банка конфитюра поглотила весь мир. Или «весь мир сосредоточился в банке с вареньем. Но «весь мир погружается (вариант: погрузился) в эту банку с вареньем» уже значительно хуже. Тем более не утонул, не втягивается и т.п.

Не обязательно переводить дословно difficile à avouer: трудно признаться, тяжело признаться… тем более не подходит «сложно признаться». Разница между трудно и сложно примерно такая же, как между «неприятность» и «проблема». Трудно – это трудно, не хочется говорить неприятное, боюсь обидеть, не хочу маму огорчать. А сложно – надо поискать выхода из создавшейся проблемы, найти такие слова, чтобы мама не обиделась. Вот неплохой выход из положения: «Не так-то легко признаться маме, что ее желе немного кислит». Лучше всего, по-моему, так: «Но не скажешь же маме, что ее варенье немного кисловато».

Confiture “Bon maman” – это не мамочкино варенье, а бабушкино, бабулино, как хотите, но “Bon maman” значит «бабушка». Так в словаре.

Самое трудное предложение во втором абзаце – последнее. С ним почти никто не справился.  Но вот – перевод с отсебятиной, а получилось неплохо: «…эти взрослые вечно хотят, чтобы всё было настоящее, натуральное, домашнего приготовления. Говорят, что так лучше. И еще говорят – сам поймешь, когда вырастешь». Или: «Они только и …говорят, насколько эти продукты лучше, но от их… болтовни всем остальным делается только хуже». Или: «Это лучше, они твердят. Повторяют, повторяют, но этим только самих себя убеждают». Самое удачное, по-моему, и к тексту поближе так: «Они говорят, что это лучше. Но кажется, лучше от этого только им».

Последний абзац, самый образный, у всех получился лучше. Огорчает только избыток местоимения «ты» там, где оно вовсе и не нужно, а также в нескольких переводах выражение «ни один другой самолет», где режет ухо сочетание «один другой». Лучше простой параллелизм: «ни один альпинист… ни один самолет…», «на склонах ни одного альпиниста, в небе ни одного самолета» - или, если стремимся к предельной точности, «никакие другие самолеты» («никакой другой самолет»). Я бы добавила: никакого самолета, кроме вашего (твоего)…

Не буду говорить о погрешностях в русском языке, понятно, что они недопустимы. Нельзя сказать: у взрослых мания на то-то и на то-то. Нельзя сказать «грезишь покорить вершину» (можно только – мечтаешь покорить). Или «Взрослые раздражают с тем, как они…». И лучше не злоупотреблять причастиями, как например в этой фразе: «воображаешь себя летящим». Переводчику кроме вдохновения нужен жесткий самоконтроль и терпение (чтобы много раз перечитывать свой перевод критическим глазом).

______________________________

Елена БЕРЕЗИНА

Здравствуйте, дорогие переводчики! Приветствую всех, кто не побоялся «стать пейзажем», «этой вселенной жгучего холода», побыть «огромным и безмятежным», «красным и почти прозрачным, слегка кислым, немного сладким», с «великим рубиновым безмолвием» в голове.

В этом году совсем плохих работ мало: наверно, сам текст заманил более сильных участников. Я отметила лексическое сходство среди множества хороших работ, но довольно нехитрый синтаксис оказался крепким орешком. Неисчислимы рыхлые и скучные конструкции вроде «не обращаешь внимание на расположенные на столе», «возникает соприкосновение», «создается ощущение» (по два-три раза в одной работе!), «изображающие настоящую подпись»… бррр!  

О неизбывной тяге к высокому стилю: «В череде будней», «семейная трапеза», «грёзы», «не ведаешь» – нарушается подлинность внутреннего монолога нашего героя.

О выборе местоимений, важно для этого текста. Хорошо здесь звучит «ты» (само местоимение можно кое-где и опустить: «Обычно не особенно обращаешь внимание…» но едва ли «мы»: это монолог одинокого странника по просторам фантазии. Скажем, «мы любим абрикосовое варенье», по-моему, нарушает интонацию рассказа. Но можно и поиграть разными переводами местоимения «on»: мне понравился вариант «все предпочитают покупное абрикосовое» – тут герой как бы прячется за спину безликой общественности, оправдывая свою любовь к «ненастоящему» варенью. К месту тут и безличный вариант: «для хлеба лучше подходит «поддельное» абрикосовое», «но ведь покупное слаще».     

О точности словоупотребления: мне встретились выражения «принять ванную» (ванная – комната, а резервуар для воды – ванна), «прописные буквы» (вместо «рукописные»). Это грубые ошибки! Как там у Александра Кушнера? «В ручьях красуются наяды, Среди густых дерев - дриады, И в море синем - нереиды… Их путать так же неприлично, Как, скажем, лютик водяной, И африканский, необычный, И ядовитый луговой. Отнюдь не праздное всезнайство! Поэт, усилий не жалей, Не запускай свое хозяйство И будь подробен, как Линней.» Простите за длинную цитату, но это не менее важно для нас, переводчиков. Но есть и более тонкие вещи. «Confiture» в заглавии (и далее оно же «gelée de groseilles») не очень хорошо передавать словом «конфитюр»: как это часто бывает, слово приходит в другой язык, попутно сужая или изменяя своё значение; так и конфитюр – довольно специальный продукт, в нём не только «ягоды и сахар»; «варенье» тут уместней (и дальше это варево конкретизируется словом «желе», что нас вполне устроит, ведь известно, что красная смородина с сахаром желируется без других добавок). Или вот: я не очень верю переводчику, у которого герой утром второпях, вспоминая «домашку» по истории, ест «тартинки» (маленькие изящные бутербродики на один укус): скорее, он берёт кусок хлеба и щедро мажет маслом и вареньем, то есть тут уместнее «бутерброд» или «гренок»   (мне не очень нравится слово «тост», особенно в самом начале текста, до «тостера»).

О близости к тексту (моё мнение может не совпадать с мнением других переводчиков). Если вы видите, как можно какой-то образ немножко докрутить, сделать чуть ярче – сделайте это! Не сомневайтесь, что в двух-трёх других местах вы что-то упустите, и текст побледнеет. Не обкрадывайте переводимого автора, пусть он и по-русски будет выразителен. Однако с этой «докруткой» не переборщить бы: она хороша, если работает на контекст, на текст в целом, не разрушает авторскую интонацию. Пример (тут нужно привести всю фразу, чтобы показать игру): «Трудно выдавить из себя, что ты даже предпочтешь этикетку[…], на которой как будто взаправду округло написано от руки, а на самом деле напечатано в типографии, что сварила его какая-то “Добрая Бабуля®”, - что ты предпочтешь эту магазинную этикетку наклейке, где фиолетовыми чернилами выведено «Смородина. Сад 97». Чуть многословно, но ведь как хорошо:  «сварила его какая-то “Добрая Бабуля®”» – значок зарегистрированной торговой марки создаёт неожиданный, но такой уместный контраст со словами «сварила Добрая Бабуля». А вот ещё пример: «Ils le disent tellement que ça devient mieux seulement pour les grands». У многих переводчиков эта фраза звучит как-то картонно. А в одном из переводов получилось: «И ещё говорят — сам поймёшь, когда вырастешь». Неплохо!

Как можно передать «le pot de confiture n’est plus quelque chose d’utile, de raisonnable»? Может, банка перестала быть «чем-то полезным и осмысленным»? или «осязаемым и нужным предметом»? А «под крыльями» или «под крылом»? Раз уж самолёт, то лучше второе.     

«Tout s’enfuit aussitôt» было понято по-разному: «а то всё вытечет», «вывалится наружу», но мне милей те прочтения, где переводчик слышит, что разрушится фантазия: «иначе всё пропало», «тут же всё исчезнет»… Вот и нам, переводчикам, надо бы поглубже нырять «в банку с вареньем», не опускаясь однако до подстрочника – «иначе всё тут же исчезнет». 

______________________________

Наталья МАВЛЕВИЧ

На текстах Филиппа Делерма хорошо отрабатывать, что называется, мелкую моторику перевода: их фактура очень материальна. Чтобы эти мини-новеллы не утратили своего обаяния в переводе, нужно очень точное попадание, требуется полная ассоциативная и словесная адекватность. Лексический регистр Делерма: простые слова, достоверно фиксируюшие то, что видит глаз, слышит ухо, осязает рука… звук, запах, вкус. Подбирать их, работать с ними гораздо труднее, чем с абстрактными понятиями.

В маленьком рассказике о банке с вареньем (джемом-конфитюром, а, скорее всего, желе из красной смородины, на счастье, знакомое любому русскому читателю по домашней кухне, это оно - кисловатое, студенисто-скалистое и рубиново-красное) происходит характерный для Делерма переход от мельчайших бытовых подробностей к неожиданному, но опять-таки очень точному поэтическому образу.  Задача переводчика – сохранить это хрупкое чудо. Поскольку же  пространство рассказа столь мало, точность и выразительность каждого слова должна быть максимальной. А главное, это облачное построение должно прочно держаться на логических гвоздях. К ним-то мы сейчас и перейдем.

Прежде всего, обратим внимание на оптику повествования, на смену общего и крупного планов.

Текст начинается с обобщенного наблюдения: D’habitude, on ne fait pas vraiment attention… en mangeant sa tartine, on révise… etc  - это происходит ОБЫЧНО по утрам.

Mais un dimanche, on se lève le dernier  - Но ОДНАЖДЫ в воскресенье… Увидеть это UN чрезвычайно важно – это изменение оптики, мы оказываемся вместе с повествователем у него дома, в пустой кухне. Камера приближается к столу: крошки, кофейный след от папиной кружки, липкая клеенка (можно легко обойтись без «прикосновений» и «ощущений»), наконец, банка желе, в которую «затянуло весь мир».

Цитирую один из лучших, на мой взгляд, переводов («гвозди» выделены жирным шрифтом):

«За завтраком обычно никогда особенно не рассматриваешь, что стоит на столе, ешь слишком быстро, слишком стремительно – и дожёвывая тост, повторяешь историю. [Как хорошо, что не урок, не параграф, не задание, а просто  - историю! Мы так и говорим: «историю выучил?»] Но раз в воскресенье встаёшь позже всех и сидишь на кухне один, в тишине и покое. Мама даже радио выключила перед тем, как пойти в душ. И тогда ты тянешься к банке с вареньем из красной смородины и придвигаешь её к себе».

Но тут снова отступление, общий план. Рассуждение о домашнем и покупном варенье. Самый запутанный в логическом смысле пассаж, который очень важно распутать с помощью того, что французы называют articulations, то есть смысловые связки. У Делерма они расставлены: pourtant, et puis surtout, même, mais au moins… Однако логика французской фразы отличается от привычной нам. При линейном переводе получается несколько суконно, невнятно:

«А вот с ломтиком хлеба тебе больше по вкусу «ненастоящий» абрикосовый джем, купленный в супермаркете и, кажется, это всегда огорчает маму, а ведь покупное варенье намного слаще, нежнее, да и к тому же тебе нравится сам абрикос – он так похож на солнце, которое легко можно проглотить».

А если распутать, получаются вот такие естественные фразы:

«Фантазировать над смородиновым джемом здорово. А вот бутерброды  получаются вкуснее с «неправильным» абрикосовым из супермаркета…»

Или:

«Маме это, кажется, не по душе, но магазинное варенье слаще…  Смородиновый джем попадает на стол прямиком из сада… Как сознаешься Маме, что даже этикетка на «Бабулином варенье» – округлые печатные буквы, якобы написанные от руки – нравятся тебе больше чем бумажка, где фиолетовыми чернилами выведено: «Смородина. Урожай 97».

Об этикетке особый разговор. Многие переводчики ошибочно перевели Bonne Maman как «мамочка», другие оставили прямо по-французски: “Confiture Bonne Maman”, что нарушает одно из немногих твердых правил ремесла: оставлять без перевода можно только иноязычные вкрапления (английские, китайские и т.д.), придающие тексту экзотические (или технические) обертоны.

Сравнение натурального и вкусного заканчивается фразой: "Mais la gelée de groseilles est mieux pаr une chose au moins – pour plonger dedans».

«…Но всматриваться всё-таки гораздо интереснее в смородиновый джем» - насколько такой вариант, где нужный смысл передается порядком слов, лучше замысловатых  построений, вроде: «Как бы там ни было, кое в чем смородиновое варенье действительно превосходит другие».

И камера приближается снова: «On regarde d’abord d’un peu haut… etc» Ни в коем случае не «свысока» (см. словарь: высокомерно, надменно). Желе превращается в горы-пропасти-скалы, повествователь-переводчик-читатель сливаются, растворяются с этим странным миром (не очень хорошо – «с пейзажем», по-русски это все же не очень разговорное слово, наше ухо не слышит его внутренней формы – связи с pays). И, наконец, голос мамы возвращает нас в реальность, на кухню.

Логическая цельность текста – только один из аспектов перевода. О других (например, о преимуществе глагольных построений перед цепочками существительных, избыточном употреблении заглавных букв) сказано в рецензиях моих коллег.

В заключение скажу только, что уровень практически всех работ второго тура довольно высок, и это очень радостно. 

______________________________

Валентина ЧЕПИГА

В данном отзыве-разборе трудных мест для перевода я бы хотела остановиться прежде всего на том, что было сложным для большинства кандидатов.

Прежде всего, необходимо разобраться с терминами: что именно фигурирует в тексте: желе? джем? конфитюр? варенье? Это те слова, которыми пользовались наши конкурсанты.

Давайте посмотрим на словарное определение слов в русском языке и остановимся на разнице между «желе» и «джемом». Слово «желе» пока ещё используется для названия выварки желатина из телячьих ног (хотя, безусловно, мы можем встретить «желе», которое действительно соответствует французскому gelée, особенно из смородины). Что же касается «джема», то слово, наравне с «конфитюром», используется для понятия «желеобразный пищевой продукт с равномерно распределёнными в нём целыми или измельчёнными плодами (ягодами), сваренными с сахаром с добавлением желирующих веществ». Вероятно, для перевода мы всё же выберем слово «джем», второй вариант – «желе».

Разобравшись с джемом, переходим к тому, на какой возраст рассчитан данный текст, а вернее, сколько примерно лет рассказчику (не автору). Исходя из ответа на этот вопрос, мы сможем решить для себя, каким именно образом мы будем переводить такие слова как évidemment (конечно, естественно, понятно, ясно), auréole (кружок, пятно, круг, след), contact (контакт, ощущение, прикосновение и производные), impression (впечатление, ощущение, кажется и производные), imiter (имитировать, повторять и т.д.), adultes (большие, взрослые, старшие) и так далее. Выбор должен быть однозначным и полностью повлиять на выбор регистра. Не так страшно, если регистр выбран неудачно. Если же мы смешиваем в одном переводе слишком разные регистры, то тон повествования будет неровным, что мешает восприятию текста на русском языке как цельной единицы. Однако, если вы решили, что говорит подросток, скажем, лет 14, то вкрапление «взрослой» лексики может быть интересной находкой.

Далее – из «крупных» предварительных ощущений от текста – нам необходимо обратить внимание на темп рассказа. Быстрый? Медленный? Средний? Что делает мама? Именно в этом месте важно перевести aller prendre son bain как «принять ванну», но абсолютно не «идти в душ». Давайте еще раз перечитаем начало рассказа – воскресный день, рассказчик один на кухне, настроение мечтательное. И мама тоже идет принять ванну – что оставляет время помечтать. А душ, вероятно, она принимает каждый день.

La leçon d’histoire часто превращается в «параграф». Мне кажется, искать дополнительный нюанс не следует. «Задание по истории», «заданный урок по истории», но не просто «параграф» или «урок» (обратим внимание на определенный артикль). Наталья Самойловна предлагает «историю». Это чудесный вариант.

Прилагательное utile большинство перевело как «практичный». Всё же первое значение слова «практичный» в русском языке – это «хорошо разбирающийся в жизненных делах», второе – «выгодный». Многие предложили «полезный» или «целесообразный». Последнее, на мой взгляд, не подходит по регистру (помним об уроке истории – leçon, который задают в школе с 5 по 11 класс по русской системе. А если мы обратим одновременно с этим внимание на слово grands во втором абзаце, то последние классы школы можно исключить, вероятно, в 15-18 лет мы не будем уже называть взрослых (adultes) «большими» (grands).

Следующий момент – это единственное vs множественное число для фруктов. Abricot многие перевели как «абрикос». «Мы предпочитаем абрикос». Или всё-таки абрикосы? Давайте посмотрим, как мы скажем по-русски: «я предпочитаю яблоко» (вот это яблоко, которое вы мне предлагаете) vs «я предпочитаю яблоки» (всем остальным фруктам). Переводим abricot «абрикосами».

Далее, небольшое размышление по поводу перевода Confiture Bonne Maman. В общем, если мы поищем этот продукт в Интернете, то заметим, что пока что у нас продают «джем Bonne Maman». Это название, с которым русский читатель может быть знаком, поэтому по всё более укореняющейся традиции я бы оставила название по-французски в русской транскрипции. Однако, милые переводы «Бабушкино варенье», «Как у бабушки», «Бабулькин джем» имеют место быть, хотя несколько снимают достоверность текста. Кроме того, сейчас становится всё более принятым не переводить названия, а оставлять их tel quel или же давать в транскрипции – у нескольких участников название было дано как «Конфитюр Бон Маман».

Перейдем к вечному камню преткновения для начинающих переводчиков при грамматической трансформации. Таких фраз в тексте несколько. Остановимся на Il faut juste survoler le glacier en évitant les gouffres d’ombres où le rouge devient presque noir et donne le vertige. …красный становится (переходит в) почти чёрный и приводит к головокружению. Наиболее удачными вариантами считаю «…и от этого кружится голова». И Il y a plein de petites facettes qui ont été taillées par le passage de la cuillère. Многие конкурсанты перевели как «…которые были сделаны ложкой». Почему бы и нет, они были, безусловно, сделаны ложкой. Однако по-русски ложится «…которые мы (я, ты) прочертил (наметил, сделал) ложкой.»

Обратим внимание на то, что текст делится на две части: реальную и абстрактную (которая начинается со слов Mais la gelée de groseilles est mieux pаr une chose au moins). Вторая часть удалась очень многим конкурсантам. Первая же часть, более конкретная, а это мы можем видеть по использованной лексике, оказалась намного сложнее для перевода. Многие пытались «разбавить» её словами-паразитами многих (и не только начинающих) переводчиков: «так что», «значит», «ну вот» и т.п., добавляли различные устойчивые словосочетания типа «ни то, ни сё» (это о мамином джеме) и т.д. Вероятно, таким образом хотелось достичь эффекта некой «легкости», «подростковости» текста. Однако, если хочется добиться данного эффекта (что вполне допустимо, если вы решили выдержать перевод в подростковой манере изложения), то можно просто переставить местами слова, нарушить синтаксис, убрать местоимение. Например: Ils disent que c’est mieux. Ils le disent tellement que ça devient mieux seulement pour les grands = Они говорят, что так/это лучше. Так часто говорят/Повторяют и повторяют, (что)/а лучше становится только для взрослых (один из возможных вариантов перевода).

Остановимся на заглавных буквах в словах Maman и Papa. Традиция заглавной буквы в данных словах – дань XIX веку, и на русский язык мы можем перевести эти – уже ласковые на французском – слова как «матушка», «батюшка». Лучше просто «папа», «мама». Сохранение заглавной буквы в русском языке при переводе не совсем обосновано.

И давайте посмотрим последнее предложение: C’est comme si le temps avait disparu, et la voix de Maman qui annonce que la salle de bains est libre semble sortir d’un autre monde. Предлагаю тестовый перевод: «Как будто время (давно) остановилось, а голос мамы, которая говорит(!)/говорящей/объявляющей (можно и так, почему бы и нет), что ванная свободна (но мы бы сказали «освободилась»), доносится как будто/,кажется, из другой вселенной/мира. Обратите внимание на запятую перед et. Фразы находятся в оппозиции! («а»).

Всё же переводы «голос мамы, говорящий», «голос мамы, объявляющий» и т.п. не могут считаться адекватными правилам русского языка.

Это лишь некоторые, далеко не все, трудности, с которыми столкнулись наши участники. Текст, который на первый взгляд кажется простым, как в отношении языка, так и в передаче реалий, оказался довольно сложным для перевода. Однако многие работы порадовали находками, пониманием тонкостей перевода лексических единиц, грамотным синтаксисом и, конечно, хорошим звучанием на русском языке. Кроме того, некоторые участники избежали всевдорусскости, сохранив французский колорит, благодаря использованию слов «тост», «Бон Маман», «кружка» (многие французы действительно утром пьют кофе из огромных кружек-пиал)…

Поздравляю наших лауреатов и желаю всем участникам пробовать силы в конкурсе следующего года. В следующем году нашему конкурсу исполняется пять лет. И мы в этот маленький юбилей придумаем для вас что-нибудь интересное*)

 

Размышления наших участников

Ольга КУПИНА

Я не была знакома с книгами Филиппа Делерма, и очень рада, что конкурс Иналько позволил мне немного узнать этого автора. Я с удовольствием окунулась, погрузилась в текст «Plonger dans un pot de confiture», который, как мне кажется, наполнен спокойной радостью детства.

Но передо мной, как и перед каждым переводчиком литературного текста, встал вопрос: как переводить литературное произведение? Наверное, в первую очередь литературному переводчику необходимо увидеть картину, сцену, описанную в тексте. Услышать звуки, почувствовать запахи. Переводчик должен сначала сам пережить в своем воображении то, о чем рассказал писатель, ощутить, почувствовать момент жизни литературного героя именно так, как того хотел автор, пропустить через себя авторский текст, а потом переложить его на бумагу. Ведь важно перевести не слова, но воссоздать атмосферу текста, передать эмоцию, чувство, то, что составляет саму суть литературного произведения. Хотя невозможно отрицать и значимость слов: они придают тексту форму. Именно выбор слов, их сочетание, порядок в предложении определяет звучание текста, его ритм и музыкальность. 

Внимательно вчитываясь в текст, переходя от строчки к строчке, я спрашивала себя: что я слышу? что вижу? Вот в кухню входит мальчик, лет одиннадцати, садится за стол, облокачивается на него. На столе в беспорядке стоят чашки, корзиночка с белым хлебом, тарелочка с маслом. На клеенчатой скатерти крошки и круглый кофейный след. В кухне тихо, лишь слабо доносится шум воды, льющейся в ванной комнате. Шелест клеенки, по которой скользит банка джема. Щелчок открываемой крышки. И потом – полная тишина, но иная. Начинается путешествие в страну мечтаний, которое означает и полное забвение настоящего, и проживание этого самого настоящего с той интенсивностью и яркостью впечатлений, которые свойственны детям, а также художникам и поэтам. И еще детские размышления о том, что вкусно и не очень; нежелание расстраивать любимую маму и в то же время недовольство взрослыми, легкая критика в их адрес, означающая осознание ребенком непохожести, разности мира детства и мира взрослых.

Этот текст возвращает детские воспоминания, дарит ту прелесть и простоту впечатлений, когда привычные, самые простые вещи позволяют унестись в мечтаниях в необычайное путешествие. Мне кажется, именно эту поэзию обыденности и надо было отразить в тексте, дать ощутить ту красоту привычного, неизменного, которое мы так любим в детстве.  Именно к этому я стремилась при переводе, и, надеюсь, отчасти это у меня получилось.

Два основных момента, которые, на мой взгляд, представляют наибольшую сложность для перевода на русский язык, это слово ‘plonger’ в названии текста, а также противопоставление слов ‘pot de confiture и ‘pot de gelée de groseilles’.

Профессиональные переводчики утверждают, что название книги следует переводить в самом конце. Так я и поступила. Глагол ‘plonger означает ‘нырять’, ‘окунаться’, ‘искупаться’, ‘погружаться’ , a ‘faire de la plongée – ‘заниматься дайвингом’. Черновой вариант названия текста в моем переводе звучал: ‘Окунуться / погрузиться в банку с вареньем’. Когда перевод был закончен, я изменила название на ‘Путешествие в банке джема’. Конечно, мне не удалось передать идею погружения в мечты, ухода от реальности, которую несет слово ‘plonger, но, поскольку в тексте литературный герой отправляется в воображаемое путешествие над смородиновыми горами, мне показалось, что такой вариант перевода оправдан.

Непросто оказалось перевести также пару слов: ‘confiture и ‘gelée. Мне думается, эти слова являются ключевыми в тексте: за ними скрывается авторское намерение показать противопоставление мир дома, мир семьи / внешний мир. На русский язык я  перевела ‘gelée словом ‘джем’, а ‘confitureсловом ‘варенье’. Однако, на мой взгляд, такой перевод не очень удачен, так как русское слово отсылает к варенью, приготовленному в домашних условиях, тогда как в авторском тексте слово ‘confitureупотребляется по отношению к магазинному продукту: ‘la confiture du commerce’.  При слове ‘варенье’ русскоговорящему читателю представляются ягоды или фрукты, выращенные в саду, которые собирают всей семьей и потом часами варят на плите в большом тазу, снимая время от времени розовую или золотистую пенку. Сочетание ‘магазинное варенье’ в русском языке звучит странно.  Но я не видела иной возможности перевода, так как литературный герой говорит именно о кусочках абрикосов, ‘горячих солнышках’, которые так приятно глотать, а слово ‘варение’ в русском языке  означает сваренные с сахаром ягоды или фрукты. ‘Gelée de groseilles’, смородиновое варенье маминого приготовления, я перевела словом ‘джем’, которым называют варенье из ягод или фруктов в виде густой однородной массы. Слово ‘желе’ я посчитала неуместным в русском переводе, так как его первое значение – это: сладкое студенистое кушанье, приготовляемое из фруктово-ягодных соков и желатина, а второе: студенистый мясной или рыбный навар. Но, повторюсь, мой перевод мне не кажется удачным, так как ‘джем’ - это слово иностранного происхождения в русском языке, а в тексте речь идет о смородине, которую приготовила мама: ‘sa gelée de groseilles est légèrement acide’. То есть, несомненно, было бы лучше объединить пары дом - варенье, внешний мир – джем, тогда как в моем переводе получилось: домсмородиновый джем, внешний мир – варенье.

Вот те несколько замечаний, которые мне хотелось бы сделать по поводу собственного перевода, а также мои размышления над текстом, который, несмотря на лиризм и романтический взгляд из детства, ставит интересную проблему: противопоставление внешнего мира миру дома, семьи.

______________________________

Анна ЛАПТЕВА

Текст Филиппа Делерма представляет собой лирический экскурс в детские годы героя, что ощущается по ностальгическим ноткам, пронизывающим весь отрывок. Это светлое чувство задает определенный регистр в лексическом плане, так как обязывает переводчика поддерживать теплый и домашний лад, описываемый в произведении. В силу того, что бытовая лексика зачастую имеет множество синонимов и далеко не всегда имеет точный и подходящий эквивалент в разных языках, то это с одной стороны открывает замечательные перспективы перед переводчиком и позволяет ему добавлять художественности в перевод, а с другой стороны, обязует делать четкий и взвешенный выбор в пользу того или иного языкового средства. В тексте Филиппа Делерма переводчику непременно нужно сделать однозначный выбор в плане интерпретации слов «gelée» и «confiture», так как они представляют собой противопоставление, но с другой стороны при буквальном переводе не создают того же впечатления для русского читателя, какое оказывают на француза: для русских реалий желе и конфитюр оба воспринимаются как «магазинные», лишенные домашнего уюта, причиной чему иноязычное происхождений обоих слов. Следовательно, такие внешне подходящие слова оказываются неуместными в данном контексте. На помощь переводчику приходит слово, в большей мере укрепившее свои позиции в бытовом словаре и вызывающее стойкие ассоциации с домом, - варенье. Пожалуй, решение этой задачи перевода является самым важным для текста Делерма, так как именно оно влияет на восприятие оппозиции «домашний уют – изящная эстетика» в глазах читателя.

Говоря об уютности конечного текста важно упомянуть особенности перевода предложений, включающих в себя глагол être в настоящем времени: «L’étiquette imprimée est plus nette, plus froide, mais justement, ça va bien avec le chaud et le doux d’abricot. Les adultes sont un peu énervants». Безусловно, наипростейшим способом их интерпретировать были бы нулевые конструкции с опущением глагола «быть», что характерно для русского языка, но в этом случае возникал бы диссонанс с выбранным стилем и придавал бы переводу канцелярский оттенок. По моему мнению, бОльшую адекватность ситуации придают в этом случае смысловые глаголы, слегка дополняющие картину: вместо скупого и сухого «этикетка чище и холодней» уместней звучит «от этикетки веет педантичностью», а буквальное «взрослые немного раздражающие» существенно проигрывает своему эквиваленту «взрослые немного раздражают».

Кроме того, нужно отметить и то, что стилистические фигуры, в особенности сравнения, порой и имеют удобный перевод, но совершенно не дают того же ощущения, какое возникает в языке оригинала: «on préfère l’abricot – c’est comme un soleil chaud qui glisse dans la gorge». В русском языке «теплое солнце, скользящее в горло» абсолютно не обладает той поэтикой, какой его наделяет французский язык. Впрочем, с ролью эквивалента отлично справляется употребляемая в русской речи конструкция «тает во рту», что в сущности обозначает тот же процесс, но с использованием других языковых средств.

Отдельного внимания заслуживает сама ягода, из которой в детстве главного героя варили варенье, - красная смородина. Особенность этого слова в том, что во французском языке она передается одним конкретным словом, обозначающим ее и только ее – groseille. Русский же язык не наградил ее своим собственным ни на что не похожим термином, и поэтому прилагательные, образованные именно от конструкции «красная смородина», хоть и существуют в языке, но крайне редко употребляются. Следовательно, время от времени переводчику не уйти от упрощения этой емкой конструкции до смородины без упоминания ее цвета.

В целом, текст очень интересен для перевода, так как изобилует различными стилистическими особенностями, которые чрезвычайно увлекательно интерпретировать на родной язык.

______________________________

Светлана БУЛГАКОВА

Предложенный для перевода текст «Plonger dans un pot de confiture» Ф. Делерма, на первый взгляд, не представляет значительных трудностей. Когда я, вдохновившись собственным участием в конкурсе Inalco Russe Open 2017, предложила другой текст этого автора своим студентам на нашем внутреннем конкурсе перевода, не все коллеги разделили мой восторг, отметив, что текст СЛИШКОМ легкий.

Но именно эта «легкость» и «понятность», на мой взгляд, и составляют здесь главную переводческую трудность.

Прежде чем приступить к переводу, я прочитала другие рассказы автора в оригинале и в переводе Натальи Малевич на русский язык, ознакомилась с ее комментариями по поводу переводческой работы. Первое впечатление: насколько же удачна метафора о том, что произведения Ф. Делерма нужно принимать как витамины, по одному в день. В текстах все просто, близко, знакомо, совсем «про тебя», даже если описываются реалии французской действительности, нам не знакомые (как например в рассказах «Тур-де-Франс» или «Новость, услышанная в дороге»).

Именно это впечатление и стало для меня руководством к действию.

Следующим этапом стал выбор переводческой стратегии: адаптация или сохранение национального колорита? Конфитюр или варенье?

Здесь определяющую роль сыграли воспоминания о первом пребывании во Франции в студенческие годы: меня настолько поразил французский завтрак! Теплый багет из тостера и много-много маленьких баночек с маслом, медом, несколькими разновидностями конфитюра «ручного» производства (confiture artisanale)… У нас в России завтрак совсем не такой, хотя мама и рассказывала мне про бутерброды с вареньем, которые она так любила в детстве.

К тому же, на мой взгляд, в России мы все-таки еще не покупаем варенье в магазинах: слишком сильны традиции домашнего «вареньепроизводства»! В результате в переводе я решила познакомить читателя с чудесными традициями французского завтрака, выбрав заимствование «конфитюр». Тем более, данная реалия понемногу входит в русскую действительность.

Стратегия сохранения национального колорита продиктовала и принцип создания текстового эквивалента для реалии «Confiture Bonne Maman». Дословно переводить как «Бабулино варенье» я не стала, поскольку ассоциации у русского читателя были бы совершенно другие. Поэтому появился вариант «Конфитюр Мадам Мамин», который позволил воссоздать французский колорит и максимально эксплицировать содержание реалии.

Еще один важный аспект работы над текстом, на мой взгляд, - сохранение его сенсорики. Обращение к зрительному, тактильному, вкусовому и слуховому восприятию читателя играет важную роль для воссоздания полноты образа. Особенных лексических трудностей здесь нет. Просто нужно обращать на этот аспект внимание.

Дальнейшие трудности касались, главным образом, грамматических особенностей текста и синтаксиса.

Вариант перевода неопределенно-личного местоимения «on» личной формой глаголов 2 лица, но без употребления местоимений, я позаимствовала у Натальи Малевич: во-первых, необходимо было сохранить «традицию» переводов произведений Ф. Делерма на русский языка, а во-вторых, именно эта форма позволила максимально приблизить повествование к читателю, апеллируя к его внутреннему «я».

Синтаксис текста усыпляет бдительность своей простотой. Но когда пытаешься сохранить те же конструкции в русском языке, получаются искусственные, тяжеловесные структуры. Поэтому в русском тексте пришлось прибегнуть к опущению и транспозиции, например: «le contact un peu collant de la toile cirée quand tout le monde a déjà pris son petit déjeuner» – «едва ощутимую липкость клеенки после семейного завтрака».

Но в целом по моим ощущениям произведения Ф. Делерма все-таки не для детей, потому что этот читатель еще не умеет так «смаковать» мельчайшие детали повседневной жизни. Они для взрослых, которые скучают по детству и с ностальгией вспоминают дорогие сердцу мелочи, рассматривая фотографии или коллекционные марки и значки. Именно поэтому в тех случаях, когда синтаксис пришлось несколько «утяжелить», я не сомневалась в подобранных структурах: главное, сохранить стилистику автора – чтобы искушенный читатель оценил прекрасное чувство языка Ф. Делерма.

Большое спасибо организатором конкурса за такую вкусную «витаминку»!

______________________________

Марианна КАМЕНСКАЯ

Как-то раз я спросила своего школьного учителя, как нужно готовится к сочинению. Он сказал читать и перечитывать «Капитанскую дочку». Я тогда не поняла, зачем (её и в темах даже не было), но старательно перечитала на всякий случай. И очень хорошо помню ощущение лёгкости, которое появилось, когда настала пора писать: слова каким-то удивительным образом складывались в иногда неожиданные конструкции.

Позднее я вернулась к этому совету уже для переводческой работы. Иногда помимо конкретных переводческих задач (сложные случаи, над которыми надо долго подумать) бывает не менее важно найти общий тон, стилистику (а вот здесь уже надо скорее почувствовать). И если найти правильного русского автора – то сразу приятней и проще переводить: правильный тон задаёт некоторые рамки, в них проще размышлять и переставлять слова.

В случае с конкурсным текстом большой подсказкой было вступление Натальи Мавлевич к её переводам Деллерма, опубликованным в «Иностранной литературе»: ощущение от Деллерма и вправду похоже на то, которое остаётся от «Других берегов» (скажем, максимальная визуальность текста, в котором очень много света и цвета). Ну и Набокова перечитать всегда приятно.

Что же касается более конкретных вопросов, то текст, конечно, не простой. Перебирая, в поисках названия, разные «погрузиться, окунуться, внутри, в глубине», я поняла, что здесь нелегко было переводить глаголы из-за некоторой неопределённости ракурса. Рассказчик говорит: «on devient soi-même cet univers de froid brûlant, et on ne sait plus très bien si l’on est une mer, une montagne, un océan ou un glacier». Он не совсем погружается в варенье (ведь он одновременно внутри и снаружи: может потрясти банку и разрушить этот холодно-горячий рубиновый мир), поэтому нейтральное «В банке варенья» мне показалось более подходящим (хотя, конечно, жалко потерянного оттенка процессуальности действия).

Для перевода местоимения «on», которое как будто приглашает читателя тоже поиграть в игру, я выбрала обобщённое «рассматриваешь, ешь, повторяешь». Впрочем, эта конструкция мне кажется чуть более громоздкой, чем фразы с «on», поэтому в некоторых случаях, когда можно было её избежать, я этой возможностью воспользовалась (скажем, тут: «Tout d’un coup on oublie les miettes,...» -- «И тут-то вдруг забываются крошки…»). В первой фразе я долго колебалась, можно ли перевести «on ne fait pas vraiment attention aux objets posés sur la table» не как «не замечаешь, что стоит на столе», а как «не смотришь, не рассматриваешь, не разглядываешь». Мне показалось, что из-за противопоставления будних дней выходным, когда рассказчик как раз-таки внимательнейшим образом рассматривает и вглядывается в предметы вокруг себя, второй вариант подходит больше.

 

Когда возвращаешься к работам, сделанным некоторое время назад, редко бывает так, что ничего не хочется изменить, и мне хотелось бы об этом написать. Так, скажем, дурацкое пропущенное «не», или то, что во фразе «la voix de Maman qui annonce que la salle de bains est libre» было бы естественней «мамин голос, сообщающий, что можно идти мыться», а не «…, что ванная свободна». Но это, слава богу, не школьное сочинение, и можно просто радоваться удачным находкам и придумывать разонравившимся конструкциям более успешные замены.

______________________________

Мария ЗАХВАТОВА

С прозой Филиппа Делерма мне повезло познакомиться сравнительно незадолго до участия в конкурсе INALCO 2017. Рассказы-зарисовки данного автора дали возможность погрузиться в собственные переживания, тем самым позволив проследить почти незримые нити-паутинки, протянутые в отдаленные уголки памяти, хранящие запахи, звуки, колорит, обрывки фраз или яркое воспоминание из детства…

Предложенное конкурсное задание стало неожиданным приятным сюрпризом, и вместе с тем потребовало работы вдумчивой и кропотливой, в ходе которой развернулся целый веер задач, решение которых не представлялось ни очевидным, ни однозначным.

Как, например, подать такие понятные французскому читателю тартинки («tartines») читателю русскоязычному? С одной стороны, есть словари, дающие и перевод, и, казалось бы, достаточно исчерпывающее определение для «tartine». Есть и современное окружение, запросто понимающие, о чем идет речь, встретив подобное название в меню какой-нибудь кофейни (тартин с лососем, тартины с сыром или паштетом…) или в сборнике рецептов. Но есть и ощущение от текста, стремление перенести читателя в одно воскресное утро, когда можно никуда не спешить, мыслями отдаться кофейным разводам на столе или простому варенью. Но донесут ли до него именно «тартинки» ощущение от того безмятежного утра? Предлагаем ли мы домашним за завтраком намазать масло на ломтик хрустящего хлеба или протягиваем им тартину?

Или же целый пассаж-противопоставление «всего натурального «ненастоящему», покупному», так и отсылает в детство, заставляя заново пережить то чувство, когда и впрямь в толк не возьмешь – отчего взрослые так настаивают на пользе продуктов домашнего приготовления и совсем не жалуют ненатуральные, промышленного производства. В данном случае было необходимо верно подобрать сами сопоставления, сохранить интонацию, присущую ребенку и тем самым передать и некоторый элемент критики по отношению к взрослым: «…не такой уж ты и любитель всего натурального», «… говорят, что такая еда полезнее. Взрослые так часто это твердят…».

Прочие сравнения, так богато представленные в тексте, возможно, представляли не самые труднопроходимые места при переводе, но, безусловно, потребовали такого же внимательного отношения. Так, хотелось наиболее полно подчеркнуть тот контраст, то соседство, с помощью которого автор делает именно «ненастоящий» абрикосовый джем» более привлекательным для героя рассказа, и, думается, что и для читателя: «L’étiquette imprimée est plus nette, plus froide, mais justement, ça va bien avec le chaud et le doux

d’abricot» - «Магазинная этикетка, опрятная и сдержанная, так здорово смотрится вместе с содержимым банки – нежной солнечной мякотью абрикоса».

Хорошо пришлось подумать над теми образами, с помощью которых авторская мысль рисует «желейные горы» и необъятный пейзаж: в процессе работы с очередными противопоставлениями, такими как dures-molles, ce pays chaud et glacé, необходимо было уйти от перевода «в лоб», не допустить появления безликих «твердые-мягкие», «горячая-ледяная». Этим и объясняется появление в моем варианте перевода таких эпитетов, как «твердые-податливые», «застывшая и раскаленная».

Важным было не упустить и то, что весь текст у автора строится на нюансах – постоянно приходилось идти от общего к частному и наоборот.

Оригинал произведения читался на одном дыхании, но на деле, текст, прозрачный и поэтичный, таил в себе, как и рубиновый ледник, замысловатый рельеф, где каждая грань имеет свой неповторимый отсвет.

Сам процесс перевода затянул настолько, что действительно заставил оказаться «в банке с вареньем» в буквальном смысле – вплоть до изучения содержимого банки желе собственного приготовления. Но и такое погружение, на мой взгляд, является неотъемлемой частью переводческой работы: увидеть собственными глазами, распробовать, нащупать, чтобы затем суметь только и всего «перелететь через ледник…».

______________________________

Елена КЛИМОВИЧ

Прежде всего, мне хотелось бы поблагодарить организаторов конкурса за освежающий и бодрящий «глоточек Делерма». Тексты Филиппа Делерма лаконичны и красноречивы одновременно. Автор приглашает читателей разделить счастливые моменты наслаждения повседневностью, погрузиться в «банку варенья» детских воспоминаний.

Повествование в предложенном для перевода тексте ведется от лица ребенка, что естественным образом накладывает отпечаток на лексическое наполнение. Простые радости детства представлены Ф. Делермом в неопределенно-личной форме on. На русский язык это может передаваться формами второго лица единственного числа (1, 3 и 4 абзацы: просыпаешься, забываешь, летишь, представляешь) или первого лица множественного числа (2 абзац: хотим). Здесь важно почувствовать тонкую грань.

Слово mieux встречается в тексте три раза: «Ils disent que c’est mieux. Ils le disent tellement que ça devient mieux seulement pour les grands. Mais la gelée de groseilles est mieux pаr une chose au moins – pour plonger dedans». Мне представилось уместным перевести данный пассаж следующим образом: «Говорят, что это полезнее. Так часто говорят, что оно становится полезным только для больших.  Впрочем, смородиновый джем полезен хотя бы тем, что в него можно погрузиться».

Перечитав сейчас, спустя несколько месяцев, текст Ф. Делерма и свой перевод, я, пожалуй, внесла бы в перевод некоторые исправления. Так, например, «des lettres rondes» – это, конечно же, «округлые буквы».

В целом, это был прекрасный опыт. Участвовать в подобных конкурсах важно и полезно не только для начинающих переводчиков. Ведь в итоге, каждый соревнуется сам с собой, что неизменно способствует профессиональному росту.

______________________________

Евгения ШЛОСМАН

       Основная сложность, с которой я столкнулась при переводе этого текста, не является его спецификой – это характерная для переводов с французского проблема перевода местоимения on. Однако Делерм использует его больше, чем обычно, поскольку он описывает ощущения, характерные не только для героя рассказа, но и для читателей. Универсального решения этой проблемы не существует, поскольку русский аналог безличного «ты» используется в иных контекстах и в качестве перевода «on» звучит очень ненатурально. Поэтому, кроме «ты», которое пришлось все-таки употреблять, я старалась использовать безличные предложения, например, вместо «on a pas vraiment le temps» - «нет времени». Всяческие нужно, можно, надо, лучше, не стоит – хорошо подходят для таких целей. Кроме того, можно вообще сменить субъект действия, например, вместо «On a un grand silence rubis dans la tête», написать «В голове звенит рубиновое молчание».

       Еще одной проблемой общего характера является то, что лаконичные и элегантные французские придаточные и герундивы при переводе становятся громоздкими и длинными. Так, например, было очень трудно перевести приложение к слову rubis: «la petite pierre précieuse qu’on découvre en démontant une montre». Дословно: «Маленький камушек, который можно найти, разобрав часы» – такую конструкцию, осложненную придаточным и деепричастием, не получается засунуть в середину предложения в качестве приложения. Я перевела так: «маленький камушек, запрятанный в наручных часах», однако не вполне довольна этим переводом. Мне кажется, что русские причастия и деепричастия – грамматически более сложные категории, и их употребление в русском языке может отличаться от французского. Ребенок 10-11 лет, от лица которого написан этот рассказ, вряд ли стал бы ими пользоваться.

       Поскольку слова во французском в принципе короче, часто легкий французский текст кажется тяжелым и громоздким в переводе. Например, конструкция comme si по-русски так, как если бы/так, как будто звучит некрасиво. Трудности представляют также конструкции il semble que и qqch semble faire qqch, которые требуют неуклюжих придаточных. В своем переводе я отказалась от воспроизведения глагола «казаться», который, в общем-то, во французском имеет очень условную функцию.

       Из совсем конкретного: меня смутили взаимозаменяемые слова gelée и confiture, поскольку они относятся к одному денотату. Описываемая банка содержит то одно, то другое, поэтому разница непонятна. Я решила переводить оба слова как варенье, чтобы не путать читателя (поскольку в русском разница между джемом, желе и вареньем тоже достаточно тонкая и зависит во многом от узуса).

       Особенные трудности доставили предложения «Mais la gelée de groseilles est mieux pаr une chose au moins – pour plonger dedans» и «Il y a plein de petites facettes qui ont été taillées par le passage de la cuillère, et la lampe de la cuisine donne à chaque surface une lumière différente». Слово dedans очень удобно, поскольку позволяет избегать повторного указания на предмет, однако аналога в русском нет, и это делает перевод более громоздким. Кроме того, слово plonger во французском легче принимает на себя переносный смысл, чем русское нырять. Пришлось, во-первых, разделить предложение на два, а во-вторых, искать замену plonger, я взяла слово раствориться. Отглагольное существительное passage невозможно перевести, поскольку русские отглагольные существительные всегда отдают канцелярством. Также слово différent доставляет неудобство, поскольку в русском нет полноценного аналога. Самое близкое, пожалуй, это другой или свой собственный, но ни то, ни другое, не встраиваются ловко в предложение. Я решила вообще отказаться от близкого к тексту перевода этого предложения: «На следе от чайной ложки под светом кухонной лампы сверкают и переливаются новые полянки».

______________________________

Мария ГОЙХМАН

Мои переводческие приключения начались с названия. «Plonger dans un pot de confiture» в оригинале — забавно и парадоксально, но «нырнуть в банку с вареньем», с инфинитивом, звучит неестественно, «нырок» вместо «нырнуть» — и того хуже,  «погружение в варенье» — дурацкая рифма…

       Перебрав возможные варианты перевода, я позволила себе всё-таки перепридумать название. Мне кажется, «Смородиновые горы» звучит, с одной стороны, сказочно, ненавязчиво напоминая о молочных реках и кисельных берегах, и, с другой стороны, «Над смородиновыми горами» — чем-то похоже на название книги о путешествиях и приключениях, как, например, «С индейцами в скалистых горах» Шульца.

       Текст достаточно отчётливо делится на две части, на два пространства  — привычный герою повседневный мир и воображаемый (но при этом видимый) мир рубиновых скал и ледников в банке с вареньем. Это важно для перевода, потому что меняется интонация — в первом случае речь героя достаточно простая и естественно-разговорная, а во втором — более плавная, с длинными мелодичными периодами, почти стихотворение в прозе.

       Как ни странно, как раз вторую часть переводить было легче. Сложным было предложение «Il y a plein de petites facettes qui ont été taillées par le passage de la cuillère, et la lampe de la cuisine donne à chaque surface une lumière différente». Я отчётливо видела визуальный образ, но не знала как передать «facettes»: «грани» из словаря здесь не очень подходили — потому что грани могут быть скорее у драгоценного камня, а не у склона горы. В итоге остановилась на «срезах» и переделала порядок слов в предложении: «Склоны повсюду в следах от ложки, срезы поблёскивают и переливаются под светом кухонной лампы». Но, может быть, здесь можно было бы найти лучшее решение. Ещё я надолго задержалась над «Les montagnes […] molles comme de la gélatine» — очень хотелось сказать «зыбкие, как кисель» и спрятать здесь ещё одну ассоциацию с кисельными берегами, но я давно не видела киселя, а гугл и опрос знакомых показали, что кисель всё-таки слишком жидкий и не будет трястись, если толкнуть стакан. Поэтому пришлось поставить «желе».

       При переводе первой части во многих местах пришлось переделывать фразы, чтобы сохранить в русском переводе простоту и естественность интонации. И временами восстанавливать детали, чтобы окружающий героя мир оставался конкретным и зримым.

«on oublie le contact un peu collant de la toile cirée quand tout le monde a déjà pris son petit déjeuner». — «не чувствуешь, как липнет к локтям клеёнка — её ещё не протёрли после завтрака». Скорее всего, клеёнка прилипает к локтям и, скорее всего, потому, что её пока не протёрли. Восстанавливать детали немного рискованно, но приятно — кажется, как будто пробираешься в текст на место рассказчика и запоминаешь, что он видит и чувствует.

       Я очень долго думала над этикеткой абрикосового варенья, «avec des lettres rondes imprimées qui imitent une vraie écriture». Можно было бы попробовать что-то вроде «с буквами, будто бы написанными от руки»,  но там и так было длинное предложение с несколькими придаточными,  и причастный оборот слишком утяжелил бы конструкцию. Интонация стала бы менее естественной — люди, и дети в особенности, редко разговаривают причастными оборотами. Я придумала «ровные, как в прописях буквы», потому что мне показалось, что у ребёнка могла бы возникнуть такая ассоциация.

       Кое-где для воспроизведения живой интонации достаточно было инверсии: "не очень-то тебе нужны эти натуральные продукты».

       В двух местах я добавила уменьшительные суффиксы. Я понимаю, что не стоит ими злоупотреблять, но «Немного раздражает, что взрослые хотят, чтобы всё было натуральное» — звучит как раз по-взрослому и со сдержанным холодным раздражением, в то время как «Немножко раздражает, что эти взрослые…» не очень сердито и по-детски. Ох уж эти взрослые, ну что с них взять! (Заметила сейчас, что использовала «эти» несколько раз — «эти натуральные продукты», «эти взрослые». Мне кажется, неплохой способ выразить лёгкое раздражение говорящего.)

       Второй случай, когда мне понадобился уменьшительный суффикс — абрикосы,  похожие на «тёплое солнышко, которое проскальзывает в живот». Здесь смешиваются уменьшительное и ласкательное значение — абрикосы маленькие, они похоже не на солнце, а на маленькое солнышко. Целое солнце глотать было бы страшновато.

       Ещё один важный момент — это то, что текст полностью написан безличными оборотами. Автор как бы вовлекает читателя в свои фантазии и воспоминания, с готовностью делится ими. Я передавала безличный оборот «on+глагол» где-то через безличные «надо» и «можно», а где-то — через обобщающее второе лицо — «просыпаешься», «идёшь» и т. д., которое даёт похожий эффект разделённого воспоминания и помогает читателю погрузиться в текст — так же, как мальчик погружается в фантазии над смородиновым вареньем.

______________________________

Елена МАРКЕЛОВА

По правде говоря, на сайт с конкурсным заданием  я зашла за два дня до дедлайна. Первой мыслью было, что хорошего перевода сделать не успею — он всегда должен немного отстояться, созреть, в нем должны  отшелушиться неточные и прорасти нужные выражения. Но текст Делерма увлек, произошел контакт с   автором, без которого удачная работа невозможна, а перед глазами встала картинка, которую захотелось  описать хорошим легким русским языком.

       Ключевым моментом стал выбор заглавия. Буквальный перевод  «Погрузиться в банку с вареньем»  вполне передавал бы и прямой и переносный (как погружения в другую реальность) его смысл. Но от «погрузиться» возникает  излишнее ощущение тяжести, тогда как «улетать», означая то же  перенесение в другой мир,   идеально рифмуется с образом самолета, на котором мысленно путешествует мальчик. Я остановилась на  деепричастной форме «улетая», которая подчеркивает состояние и позволяет уйти и от ненужной императивности неопределенной формы глагола, и от статичности существительного.

      В органике художественного перевода  есть что-то от актерского перевоплощения.  Текст дан от лица мальчишки, и этим диктуется интонация и выбор лексики. Фразы не должны быть чересчур сложными,   используется обиходный словарный регистр, рисующий привычную бытовую обстановку. Уважая авторский текст, я считаю отход от точных лексических соответствий оправданным,  лишь когда это служит  большей точности и яркости образа в целом. Из этих соображений я, к примеру,  заменила  французский "желатин" на более привычный русскому уху и глазу "холодец", которому очень подошел эпитет "дряблый" (molle), гораздо более выразительный, чем "мягкий". "Maman a même coupé la radio avant d’aller prendre son bain" - русское "закрыться в ванной", вполне синонимичное  французскому "уйти в ванную", острее передает идею уединения героя  с банкой, уносящей его в мир  фантазий.  Стол в состоянии "quand tout le monde a déjà pris son petit déjeuner" по-русски точнее видится  "опустевшим после завтрака".

      Фразу  про абрикос, похожий на "un soleil chaud qui glisse dans la gorge" ,  в русском пришлось смягчить, перераспределив смысловую нагрузку между частями речи:"Скользя по глотке, он согревает ее, словно солнышко",  поскольку горячее  солнце, скользящее в глотке, по-русски не ассоциируется однозначно  с приятными ощущениями. 

    Аргументы, которые приводят взрослые в пользу здоровой пищи, до смешного совпадают на обоих языках, тут никаких сложностей не оказалось. Этикетки, подобные “Groseilles. Jardin 97”, наклеивала на банки и моя бабушка, и я знаю, что  в русской практике слова "сад" или "огород" в них  опускаются как сами собой разумеющиеся.

     Заставила меня несколько помучиться фраза "Il y a plein de petites facettes qui ont été taillées par le passage de la cuillère..."; смысл ее, хоть и был совершенно понятен, по-русски  выливался  в  громоздкое и неуклюжее предложение.  Это продолжалось до тех пор, пока  на ум не пришло слово "рытвины" и не появилась ложка в качестве подлежащего, которое организовало вокруг себя все остальное, -  и фраза задышала.

  В последнем, кульминационном абзаце, где мальчик совершенно растворяется в воображаемом мире,  переводя "On se sent immense et calme et on est rouge et presque transparent, un peu sucré, un peu acide", я перекомпоновала однородные определения Делерма, чтобы подчеркнуть иронию столкновения их смыслов:"Ты, красный,  полупрозрачный и кисло-сладкий, ощущаешь собственную необъятность и покой".

     Формально текст Филипа Делерма не сложен, но «трудности перевода» заключаются в неочевидных вещах: передаче интонации, дыхания, легкости языка, и в этом отношении   здесь было над чем задуматься.

      Надеюсь|, мой опыт окажется кому-то интересен и полезен.

______________________________

Анна ГАЙДЕНКО

       Пожалуй, основные сложности, с которыми мне пришлось столкнуться при переводе предложенного отрывка, можно условно поделить на две части: первая – это нащупывание общего стиля повествования, а вторая – подбор вариантов для перевода отдельных фрагментов.

С первой задачей справиться было легче. Рассказчик, по всей очевидности, ребенок, самое большее подросток (если фантазии о полетах внутри баночки варенья еще можно было бы приписать и взрослому, наделенному поэтическим воображением, то уж на лексическом уровне возраст повествователя абсолютно однозначно маркируется употреблением «детских» слов: «Maman», «Papa», «les adultes»). Следовательно, мне нужно было говорить от лица ребенка, и поэтому, чтобы избежать излишней сухости и канцеляризма, слишком «взрослые» безличные конструкции с «il faut» и «on» я переводила так, как мог бы обращаться к своим сверстникам ребенок – на «ты». Кроме того, я старалась создать эффект упрощенной, разговорной речи, то вставляя в текст частицы и слова-«паразиты» (вроде «ну», «то», «там», «уж»), то меняя нейтральный порядок слов на такой, который более свойствен устной речи, то используя разговорные конструкции вроде «самое то» или «не знаешь хорошенько».

Намного труднее дались мне отдельные фрагменты – в частности, название текста. Я долго думала, не передать ли его через существительное, но слово «ныряние» выглядело чересчур коряво, а, скажем, «погружение» слишком специфично – едва ли это слово можно услышать от ребенка, поэтому в итоге я остановилась на глаголе «нырять», как в оригинале. Затруднение вызвала также и марка варенья: я всегда сомневаюсь, как нужно правильно переводить названия брендов – транслитерировать или воспроизводить на латинице. В итоге я решила, что в последнее время все больше проявляется тенденция не переводить названия компаний и торговых марок, и оставила название латиницей.

Другой сложностью оказалось не упустить повторы и параллельные конструкции и передать их в русском тексте («Difficile d'avouer» – «Difficile de dire», «Aucun alpiniste» – «aucun autre avion»). Как ни странно, то, что во французском варианте выглядит органично, в русском может оказаться не таким благозвучным, и мне пришлось перебрать несколько вариантов синонимичных выражений. Более того, иногда бывало трудно определить, где повтор действительно является художественным приемом, а где его можно не воспроизводить, чтобы избежать ненужной тавтологии.

В заключение хочу отметить, что мне кажется очень важным начинать заранее перевод даже такого небольшого фрагмента, потому что восприятие очень быстро «замыливается», и можно не заметить в своем переводе не только фактические ошибки (что еще не самое страшное), но и стилистические, и «кальку», и даже неправильную расстановку логических ударений. Поэтому, сделав черновик, нужно отложить его не несколько часов, а лучше – на несколько дней, чтобы потом вернуться к нему на свежую голову.

______________________________

Наталья РОМАНЧЕНКО

 С детства я любила русский и иностранные языки, и они давались мне достаточно легко. При этом я очень не любила правила, не любила учить наизусть. Изучение языков происходило для меня на интуитивном уровне. Для меня было важным не выучить, а понять или даже почувствовать то или иное языковое явление.

Так же было и при переводе конкурсного задания, которое стало моим первым художественным переводом. На первом этапе моей задачей было понять, почувствовать текст на французском и передать его смысл на русском языке. Вторым этапом стало «шлифование» русского текста, сглаживание «угловатостей», «шероховатостей».

Мне сразу понравился текст по стилю. Мне нравится, как автор с изящностью описывает совершенно обыденные, простые вещи, на которые мы бы никогда не обратили внимание. В целом, перевод дался мне достаточно легко, однако три момента в тексте представились мне сложной задачей.

Первой трудностью, с которой я столкнулась, стал перевод фразы «le pot de confiture n’est plus quelque chose d’utile, de raisonnable». Понятно, что банка полезна, она вмещает варенье, желе и т.д., но как банка может быть «благоразумной», «здравой» в русском языке. Я чётко понимала, что автор имел в виду, но никак не могла сформулировать выражение на русском. В итоге, я остановилась на варианте «конкретный»: «Кажется, что банка варенья уже перестаёт быть чем-то конкретным, полезным…», поскольку она теряет связь с реальным миром, становится чем-то абстрактным, и «весь мир погружается в эту банку с вареньем».

Также у меня возникли сложности при переводе фразы « Pour les tartines, on préfère la « fausse » confiture d’abricots, celle du supermarché – cela semble toujours faire de la peine à Maman, mais la confiture du commerce est plus sucrée, plus douce, et puis on préfère l’abricot – c’est comme un soleil chaud qui glisse dans la gorge ». Я перевела её так «С тостами предпочитаешь «искусственное» абрикосовое варенье из супермаркета, что, похоже, всегда огорчает маму, но покупное варенье слаще и нежнее, к тому же, абрикос лучше, он так похож на жаркое солнце, скользящее в горло». Мне казалось, что глагол «предпочитать/любить» неуместен при переводе « et puis on préfère l’abricot ». Так как я уже использовала слово «предпочитать» вначале предложения, я заменила глагольную группу одним словом «лучше». Абрикос лучше, чем смородина, потому что он больше подходит для данной ситуации и его можно сравнить с жарким солнцем, скользящим в горло.

Наиболее сложной для меня оказалась фраза «On a sous ses ailes ce pays chaud et glacé à la fois, et c’est comme ça qu’on est bien ». Мой перевод: «Ведь под твоими крыльями такая жаркая и в то же время ледяная страна, и от этого так хорошо». К сожалению, я так и не нашла идеальный перевод, поэтому предпочла вариант «от этого так хорошо». Речь идет об ощущениях рассказчика во время созерцания воображаемого контрастного пейзажа, и от всего увиденного становится так хорошо. Возможно, это не самое лучшее решение, но на тот момент мне оно казалось наиболее подходящим.

Наиболее интересным и лёгким для перевода мне показался третий абзац. Не потому, что у меня практически не возникло трудностей при его переводе, а потому что в нем множество интересных сравнений, которые дают волю фантазии. При переводе предложения « En secouant le pot, on pourrait les faire bouger », я использовала глагол «расшевелить»: «Если встряхнуть банку, то можно их расшевелить». Не подвинуть, не переместить, а именно расшевелить, ведь горы желатиновые. Для меня было важным сохранить легкость стиля автора в русском языке, поэтому последующие фразы были переведены с использованием смыслового развития и антонимического перевода: « Il y a plein de petites facettes qui ont été tailées par le passage de la cuillère, et la lampe de la cuisine donne à chaque surface une lumière différente » - «Следы от ложки сформировали множество небольших граней, и кухонная лампа по-разному освещает каждую поверхность». « Aucune n’est assez grande pour qu’on puisse atterrir » - «Все они слишком малы для посадки».

В целом, работа над заданием оказалась очень увлекательной. В течение нескольких дней я была полностью поглощена процессом перевода. Не могу сказать, сколько раз я ныряла в эту банку с вареньем, но автору определенно удалось перенести меня в эту воображаемую вселенную. Спасибо организаторам конкурса за то, что позволили мне познакомиться с творчеством Филиппа Делерма!

______________________________

Ольга ЩЕТИНКОВА

Прежде всего, хочу выразить признательность организаторам за возможность, предоставляемую всем людям интересующимся переводом попробовать себя в этом важном проекте. С точки зрения обучения, такая работа еще и превосходное упражнение, тем более, что опубликованные на сайте переводы сопровождаются комментариями. Студенты могут оценить разнообразие переводческих находок, «переводческую» смелость, профессиональные подходы к решению переводческих трудностей, с которыми они тоже пытались справиться. Это важно и для самооценки и мотивации, особенно, если их решения совпадают с вариантами в призовых работах. И тем более ценно, что уделяется внимание французскому языку.

Текст, выбранный для перевода, кажется не очень сложным для понимания. Когда читаешь, в голове складывается красочный образ. Сцена, описанная в отрывке, длится несколько минут и важно передать все ощущения, переживаемые героем за это время. Главная сложность – описать эту картинку от лица ребенка. То, что это ребенок, мы понимаем из первого абзаца, где речь идет об уроках. Отсюда необходимость заменять сложные конструкции более простыми, длинное предложение разбивать на два, вместо деепричастия писать глагол, подбирать более «детские» слова.

В первом абзаце попыталась передать суету и суматошность утреннего приема пищи («rapide, bousculé») словом «второпях», компенсируя следом «дожевывая бутерброд» в «en mangeant sa tartine». Далее в предложении «dans la cuisine on est seul, bien tranquille» добавляю «медленно», чтобы подчеркнуть контраст с другими днями, а с помощью глаголов показываю плавность, неторопливость всех действий – «направляешься на кухню», «спокойно завтракаешь». Подчеркивает эту тишину выключенное радио, и более свободный порядок слов в русском языке позволяет вынести эту деталь на первое место, получается «даже радио молчит – мама выключила его перед тем, как идти в ванную», и мы понимаем, что маме тоже дороги эта тишина и спокойствие воскресного дня, которое ничем не хочется нарушать.

В следующем предложении перед нами встает выбор между «желе» и «варенье», это ключевой образ текста. С одной стороны, слово «gelée» переводится как «желе», и из красной смородины хорошо варить именно желе, оно и выглядит иначе, и это важно для текста, так как желеобразная поверхность больше похожа на ледяной и горный пейзаж. Но с другой стороны, желе – это всё то же варенье, просто другой консистенции, поэтому путем генерализации можно заменить конкретное понятие более общим. Да и, скорее всего, при слове «желе» мы представим не заготовку в банке, а просто десерт. Нам же нужен образ именно «бабушкино варенье» - всем близкий и знакомый, его не хочется терять, он сразу дает нужный настрой. В дальнейшем сам автор чередует эти два слова – «желе» и «варенье». Мы же, останавившись на варианте «варенье», не теряем информацию, так как сразу сказано, что оно из красной смородины, а в дальнейшем описан и внешний вид - «мягкие, как желе», «грани».

 Далее «когда все уже позавтракали» упрощаю до «после завтрака» - в этом месте кажется, что надо быстрее перечислить незначительные уже при виде банки варенья детали. В следующем предложении неодушевленные предметы приобретают характеристики одушевленных: «raisonnable» «разумный» - сказано о предметах на кухне; остановилась на варианте («quelque chose d’utile, de raisonnable») «что-то практичное и простое». А эмоции, связанные с исключительностью этого предмета («как она может иметь какое-то отношение к тостеру или сливочному маслу?»), превращают это предложение в вопросительное.

Труднее всего было передать сложный образ «silence rubis» - в этом словосочетании соединилось и то, что горы твердые, как этот камень, и красные, ведь это красная смородина, и они «в голове», как уже упоминавшееся описание часового механизма - то есть персонаж погружен в этот пейзаж - и царящее вокруг безмолвие.

С каждым прочтением смородиновый пейзаж все отчетливее вырисовывался перед глазами, так я и решила назвать отрывок. Хотелось передать все оттенки авторской мысли. Трудность заключалась в том, чтобы подобрать простые и понятные слова, естественно звучащие конструкции, стараясь сохранить максимальную близость к оригиналу, причем варианты должны были быть поэтичными.

Конечно, глубина понимания – величина бесконечная, кто может похвастаться, что понял абсолютно всё, что вкладывал в произведение автор, и, тем более, что всё передал, не потеряв при этом ни мысль, ни выразительность? Спасибо за такую увлекательную возможность попытаться, а также за выбор текста, который позволил поближе познакомиться с этим писателем, за удовольствие «погрузиться» в прекрасный и горячо любимый мной французский язык.

______________________________

Ирина БРАНКУ ДА СИЛВА

Дорогие организаторы конкурса и коллеги-участники,

Во-первых, огромное спасибо за сам конкурс! Для меня он стал своего рода отдушиной, дав мне возможность «выпасть» из круговорота узкоспециальной лексики права. Французский я очень люблю, но, к сожалению, практикую теперь редко, хотя и провела в замечательном городе Гренобле 4 года беззаботной жизни.

Во-вторых, боюсь разочаровать уважаемое жюри своим отчетом о работе над переводом конкурсного задания, потому как работы как таковой и не было – был подход «свободного художника» («Эх, была не была!») и полное «погружение» в банку красносмородинового желе. Я, кстати, заметила, что когда я пытаюсь сделать все «как положено», то есть проанализировать текст с точки зрения «накопленных знаний», а потом применить эти самые знания на практике, результат мне самой порой скулы сводит. Здесь же я чувствовала себя абсолютно свободной от всяческих ограничений (конкурс-то добровольный!), и действовала «по наитию».

Должна признаться, что не была еще готова отослать текст, но так как я решила участвовать в конкурсе буквально в последние дни, и время поджимало, иного выхода у меня не было. Сейчас, перечитывая свой перевод, я морщу нос на несколько пассажей, но, с другой стороны, я знаю, что и после пары лет правки я бы все еще находила над чем поморщить нос. Приходится примириться со своим несовершенством. Хотя бы временно, конечно.

Так что, дорогие устроители конкурса и коллеги-переводчики, не обессудьте за отсутствие подробного анализа, было дело так: прочла французский текст, представила ребенка, впадающего в «около-медитативное» состояние над банкой варенья, тихо позавидовала, пересказала так, чтобы ощущения совпадали. То, что в результате меня пригласили поделиться опытом, свидетельствует о том, что для меня это правильный подход. Буду продолжать в том же духе.

(Кстати, в тексте удивило отсутствие описания запаха. Насколько я помню, это желе даже пахло как-то рубиново.)

______________________________

Серафима УСКОВА

Работать с текстом Филиппа Делерма мне было очень интересно. Сочетание слов, построение фраз, всплывающие и сменяющие друг друга образы – все это, подобно музыке, воздействует на читателя на эмоциональном уровне. Автор использует целую палитру средств для передачи сиюминутного состояния главного героя, состояния полного погружения в свои мысли и мечтания. Именно передача сиюминутности, эфемерности и постепенного и полного погружения стала для меня главной задачей при переводе этого текста.

Одним из сложных моментов стал перевод безличного местоимения on. Выбор автором такого местоимения действительно удачен для описания чувств главного героя, потому что on объединяет в себе остальные местоимения и позволяет говорить сразу обо всех. Чувства и переживания, описанные в тексте, воспринимаются как что-то, что может произойти абсолютно с каждым и будет понятно абсолютно каждому. В русском языке есть, по крайней мере, две возможности для выражения этой идеи – это обобщенно-личные и безличные предложения. К сожалению, ни то, ни другое полностью не передает значения местоимения on. При переводе я решила использовать обобщенно-личные предложения с местоимением «ты», так как, на мой взгляд, такой способ перевода позволяет читателю перенять размышления главного героя и глубже погрузиться в них.

Я старалась эмоционально усилить некоторые предложения, чтобы облегчить читателю восприятие текста в целом. Например, прилагательные vrai, fait maison, naturel в предложении «Les adultes sont un peu énervants avec leur façon de préférer toujours ce qui est vrai, fait maison, naturel» я взяла при переводе в кавычки, чтобы подчеркнуть недоверие героя к словам взрослых.

Мне также случалось менять форму утвердительных предложений, заменяя их риторическими вопросами, например, предложения «Difficile d’avouer à Maman que pourtant sa gelée de groseilles est légèrement acide. Et puis surtout qu’on ne tient pas tellement à ce qui est naturel» я перевела как: «Но как сказать Маме, что ее желе кисловато? И потом, кого заботит то, что оно натуральное?». Риторические вопросы подчеркивают «перетекание» одной в другую мыслей главного героя и способствуют погружению читателя в описываемое Делермом состояние.

В целом, мне кажется, что, работая с этим текстом, переводчик должен особенно заботиться о передаче его эмоциональной стороны. Поэтому я считаю, что некоторые формальные неточности перевода могут быть оправданы, если это действительно соответствует указанной задаче.

______________________________

Екатерина ЧЕРЕЗОВА

Итак, перед нами крошечный, на первый взгляд простой текст Филиппа Делерма. Первая проблема – выбор лица, ведущего повествование. В оригинале используется неопределенно-личное местоимение «on», очень многозначное. От стандартных вариантов можно отказаться сразу. Первое лицо множественного числа не подходит, все-таки речь идет об одном ребенке. Заменять на «я» тоже нельзя – это потеря смысла. А вот «ты» намного лучше. Тут и сближение автора с читателем, и возможность для читателя примерить ситуацию на себя, почувствовать себя маленьким ребенком, изучающим баночку с желе. Настоящее время тоже очень значимо, оно дает эффект остановившегося времени, о котором говорится в тексте. В этом «здесь и сейчас» вроде бы ничего не происходит, однако для ребенка в таких мгновениях чистого созерцания заключен целый мир. Это подчеркивается рефреном «время замерло... времени больше нет» в начале и в конце текста.

Следующая, самая сложная для меня проблема – скрытая рифмовка. Она проскальзывает ближе к концу первого абзаца – étiquette... nette... préférer... vrai... – но потом ритм становится более отчетливым:

Ils le disent tellement

que ça devient mieux

seulement pour les grands.

Mais la gelée de groseilles est mieux

pаr une chose au moins

 – pour plonger dedans.

 On regarde d’abord d’un peu haut, d’un peu loin,

 et on a l’impression

 d’être en avion...

Этот эффект сложно сохранить, сложно не сделать рифмовку слишком навязчивой, неестественной. Французский язык сам по себе звучит более плавно и поэтично, поэтому в этом приеме нет навязчивости, он помогает погрузиться в своего рода транс, созерцательную медитацию. Не уверена, что мне удалось передать свои ощущения от оригинального текста, но я попыталась:

Повторяют и повторяют,

но этим только себя убеждают.

И все-таки такое желе и правда лучше

по меньшей мере для одного –

для того, чтоб погрузиться в него.

Сперва ты глядишь на него свысока,

немного издалека...

Остальные затруднения связаны с выбором слов: например, «gélatine» мне совершенно не хотелось переводить буквально. Что такое для русского ребенка желатин? Вряд ли оно в нем чем-то отзовется. Слово «желе» и так уже я использовала достаточно. А вот «холодец» подойдет.

Конечно, мне бы хотелось внести кое-какие исправления задним числом, например, заменить корявое «почти прозрачный» на «полупрозрачный»... Но что сделано, то сделано. Спасибо организаторам за замечательный текст для перевода!

______________________________

Ирина САДОВНИКОВА

Перевод по системе Станиславского

При работе над текстом Филиппа Делерма, текстом описательным, статическим, а потому более трудным для восприятия, главной задачей было передать то особое, почти медитативное настроение, которое автор бережно, с осторожностью пытается донести до читателя, стараясь не спугнуть воспоминания об ощущениях. Он как будто использует замедленную съёмку и крупный план, тщательно выстраивая кадр и наполняя его множеством малоприметных, но очень характерных деталей. Эти маленькие «якоря» в тексте позволяют отчётливо визуализировать обстановку, оказаться внутри неё, как рассказчик оказывается внутри банки с вареньем, оказаться самим рассказчиком и начать видеть его глазами, испытать те же ощущения, что и он. Именно представление и «вживание» в роль помогло передать те нюансы чувственного восприятия, на которых и выстроен текст.

Во время перевода основной упор был сделан на передачу синтаксических и стилистических особенностей текста. Многие синтаксические конструкции в русском и французском языках не совпадают и несут разный смысл; особенно это относится к способам выражения причинно-следственных связей. Или, например, предложения с анафорой во втором абзаце «Difficile de dire», «Difficile d’avouer» выражают, скорее, не утверждение, не факт того, что трудно совершить признание: в таком случае в предложениях был бы, вероятно, использован безличный оборот «Il est». Тут, по всей видимости, автор хотел передать эмоциональное затруднение, колебания, нерешительность, которые по-русски удачно можно выразить вопросительным предложением: «Как сказать маме, что …?»

Часть французских предложений с подлежащим, выраженным безличным местоимением «on», в русском переводе передана определённо-личными предложениями с глаголом во втором лице единственного числа. А в некоторых случаях были изменены субъекто-объектные отношения, и подлежащим в переводе становились неодушевлённые предметы, а сказуемые при них принимали характер составных именных с нулевым глаголом-связкой, что позволяло передать оценку предмета, позволив отстранить личность рассказчика от оценки и придать ей объективный характер. В первом случае использованная разновидность определённо-личных предложений в русском также позволяет передать некоторую степень отстранённости и обобщения при описании исключительно личного опыта. При этом здесь присутствует ещё и оттенок доверительного, ненавязчивого, дружеского приглашения читателя вспомнить свои аналогичные ощущения, сравнить их с теми, о которых говорит герой и, с большой долей вероятности, согласиться, что именно такими они и являются. Прекрасная форма для попытки вовлечь другого в испытанное тобой состояние – а, как было сказано выше, передача определённого настроения – главная задача текста. Примеры такой передачи:

 - D’habitude, on ne fait pas vraiment attention – Обычно не задумываешься над тем…

 - On regarde d’abord d’un peu haut – Сначала смотришь как бы сверху…

- C’est comme si on devenait le paysage – Как будто превращаешься в этот пейзаж.

С помощью второго предложенного способа перевода (изменение субъектно-объектных отношений) опять-таки достигается тот же эффект объективизированной эмоционально-чувственной оценки:

 - et puis on préfère l’abricot – одни абрикосы чего стоят…

 - et puis surtout qu’on ne tient pas tellement à ce qui est naturel – И потом, если что-то нравится, не так уж важно, натуральное оно или нет.

Другой задачей была передача стилистики текста, в частности, посредством работы с рядами синонимов при переводе. Это требовалось для точной передачи тактильных ощущений и зрительных образов. Сложности при переводе возникли преимущественно с прилагательными. Порой для более точной передачи стилистического эффекта оказывалось целесообразнее перевести одну часть речи другой или даже заменить слово в переводе на устойчивое выражение, для того чтобы полностью передать экспрессию оригинала:

 - le petit déjeuner est trop rapide, trop bousculé – завтрак проходит незаметно, второпях;

 - les adultes sont un peu énervants – взрослые немного перегибают палку.

При передаче прилагательных порой прямой перевод создавал некоторую двусмысленность, связанную с дополнительной коннотацией слова в языке перевода, поэтому первый вариант не являлся окончательным и требовал замены:

 - les montagnes de groseilles sont étranges – смородиновые горы необыкновенные («странные» говорит, скорее, о том, что они отличаются от привычной нормы не в лучшую сторону, а «необыкновенные» подчёркивает их чудесность).

Иногда подбор адекватного синонима был связан с особым характером французских глаголов: они, по сравнению с русскими, обладают большим объёмом понятия и большей сочетаемостью. Соответственно, в русском языке одному французскому глаголу могут соответствовать несколько вариантов, употребляемых по-разному в зависимости от контекста. Причём эти варианты могут представлять собой как совершенно разные слова, так и однокоренные глаголы с разными смысловыми оттенками, которые придают им те или иные аффиксы:

  - il faut juste survoler le glacier en évitant les gouffres d’ombres – нужно только лететь над ледником, минуя тёмные пропасти;

 - en secouant le pot, on pourrait les faire bouger – если встряхнуть (для сравнения: потрясти) банку, они задрожат.

Особую трудность вызвал перевод названия текста. В частности, потому, что в несколько изменённом виде оно повторяется в начале третьего абзаца. Долго возникали сомнения, заменять ли глагол при переводе существительным или нет? Насколько естественно это будет звучать по-русски? Как согласовать перевод с текстом внутри третьего абзаца? Кроме того, хотелось передать ту дополнительную смысловую ассоциацию, которая возникает на французском, где есть выражение «se plonger dans ses pensées». Были варианты «нырнуть», «уйти», «погрузиться», но всё-таки в паре с банкой всё это выглядело странно. В конце концов, я решила обойтись без глагола, выбрав, возможно, несколько менее образный, но с языковой точки зрения более приемлемый вариант, не режущий ухо: внутри банки с вареньем, оказаться внутри банки.

______________________________

Марина СЕРГЕЕВА

Больших трудностей для понимания текст не представляет. Слова просты, никаких сложных оборотов нет, картинка ясна,  НО!... когда начинаешь складывать эти простые слова в русское предложение, вот тут и начинаются головоломки. Причём с самого первого слова – с глагола неопределённой формы в названии текста. В русском языке такой вариант встречается редко, у нас заголовок это чаще всего существительное, а если глагол, то в личной форме. Но, покрутив так и эдак, пришла к выводу, что лучше оставить так, как есть.  Затем неопределённо-личное местоимение on в качестве подлежащего. Почему не je, не tu? Что хотел выразить автор, употребляя вместо личного местоимения первого или второго лица местоимение on? Наверное, то, что фантазия присуща не только этому конкретному мальчику, но всем детям. Я вышла из положения, начав повествование местоимением первого лица и постепенно заменив его на местоимение второго лица.

Сначала я пыталась строить русские фразы достаточно близко к оригиналу, но вскоре поняла, что это безнадёжно. Меня, как русского читателя, ни за что не привлёк бы такой рассказ. И тогда я решила уйти в отрыв. Совсем. Как можно дальше от французских конструкций, которые как вериги, цепляются, не отпускают. Прочитав несколько раз отрывок, я представила себя на месте этого ребёнка и постаралась увидеть всю картинку его глазами, а потом и описать его словами.

Дело пошло, но споткнулось на названии магазинного варенья “Confiture Bonne Maman”. Хорошая мама? Ну уж нет! Матушка? Мамочка? Мамуля? Добавить слово Добрая? Или не добавлять? Тут я подумала, что надо представить себе, как бы назвал свою торговую марку наш отечественный производитель, учитывая, что это не игрушка, не одежда. В случае с вареньем мне показалось уместным название «Матушка», она же хозяюшка.

В целом, работая над переводом, следовала советам Гоголя. Написала. Отложила. Надолго. Перечитала. Внесла поправки. Отложила. И так пришла к окончательному варианту. Только что не сожгла)))

Не могу сказать, что на 100 % довольна своим переводом. Наверное, можно было найти более яркие словечки, более интересные обороты. Но что получилось, то и получилось.

______________________________

Дарья КРЯЖОВА

Для начала хочется сказать спасибо организаторам конкурса. Я принимаю в нем участие второй год, и для меня он стал возможностью оценить свои силы, увидеть прогресс, и это  заставляет двигаться дальше, интересоваться переводом. Но больше всего жду даже не результатов, а  разборов текста от жюри и самых удачных переводческих решений от участников. Этим особо ценен этот конкурс: здесь прежде всего есть возможность учиться. Я не могу соревноваться со многими конкурсантами в познаниях в теории перевода, в опыте, поэтому для меня актуальнее было прежде всего «увидеть» текст, почувствовать его.

Для перевода этого отрывка пришлось погрузиться в свои детские воспоминания: попытаться увидеть эту маленькую утреннюю сцену глазами из прошлого. И непременно счастливыми глазами. Все время нужно было обращать внимание на то, чтобы слова звучали просто, как мог бы их произнести ребенок. Мне показалось правильным перевести ‘on’ и безличные конструкции, употребив глагол во втором лице единственного числа: это создает некое единение с героем, словно он делится с читателями общими для всех воспоминаниями. Интересно также было создать внутренний монолог ребенок, сделать акцент на его рассуждениях, на его противопоставлении себя родителям.

Самым сложным показался абзац «погружения» в варенье. Нужно было найти русскоязычные варианты, которые смогли бы также увлечь и заворожить, как оригинальный текст. Пришлось отказаться от более точных вариантов в пользу легкости и образности. Однако в тексте присутствует и «взрослый» взгляд, словно скорее это воспоминание взрослого человека о воскресном утре детства. Поэтому мне показалось нужным оставить взрослое понимание «растворения» в этой баночке, взрослое ощущение себя ее частью, уже философское осознание счастья. Все это сделало процесс работы с текстом легким и приятным. Перевод получается очень «вкусным», настоящим удовольствием.  Теперь жду возможности прочесть полностью другие работы Филиппа Делерма.

______________________________

Борис СЕРГЕЕВ

Игра рефлексий над джемом из смородины

 

Рассказ «Спикировать в баночку с вареньем» читается легко, на одном дыхании – благодаря своему обаятельному, «летящему» во всех смыслах нарративу. А вот для переводчика на русский (по крайне мере, для меня) легкость рассказа лишь в том, что он «общечеловечен», практически свободен от французской специфики, и воссоздание медитативной воздушности оригинала русскими средствами как будто не сулит больших проблем.

 

И действительно, с большинством трудностей удается справиться лишним заглядыванием в словарь. Памятуя известный афоризм «Перевод начинается там, где кончаются словари», даже и не знаю, стоит ли на них останавливаться. Выбор 2 лица ед. ч. (как соответствие местоимению on) диктуется внутренним диалогом автора с самим собой в детстве. Слово raisonnable = ‘рациональный’ явно звучит в устах Автора-взрослого, обращающегося к себе же - ребенку с нынешних позиций, но то и дело Автор-Взрослый как бы растворяется в Авторе-в-детстве, и слышны «детские» слова рефлексии ребенка. Так, на протяжении всего первого абзаца говорит Автор-взрослый. А со второго абзаца начинаются переключения рефлексии: «отлично годится», «немножко кисловат» - явно речь идет о восприятии мальчика. Ср. ниже «Взрослые немного раздражают…» - Теперь Автор-взрослый сочувствует мальчику. «…для больших» - ну, тут «детское» слово и в оригинале. Но, возможно, все это и надуманно.

 

Имей рассказ отчетливо инокультурный «аромат», я бы, наверное, откровенно стремился к форенизации, к тому, чтобы текст ощущался именно как переводной – конечно, стараясь не переходить ту черту, за которой начинается насилие над языком. Мне всегда казалось, что чисто языковые украшения, игру слов и т.п. невозможно передать так, чтобы это звучало естественно, не притянуто за уши. Когда переводчик должен непременно предъявить что-то подобное виньетке в оригинале если не ровно на том же месте, то не далее как в шаге от него – трудно ожидать непринужденной легкости. Поэтому я бы придерживался принципа – пусть уж тогда весь перевод звучит шероховато, сохранять, так честно сохранять все особенности и колорит, а не где-то подстраиваясь под читателя, а где-то нет. Вскрывал бы переводческую кухню где только можно. В конце концов, насладиться зрелищем драгоценного камешка можно, только разобрав часы.

 

Но это – если бы оригинал изобиловал «французскостями». Читая рассказ, я вспоминал истории о маленьком Николя Рене Госинни. Тоже вкусно и обаятельно о детстве. И какой простор для форенизаторской души!) Хоть и идеализированная, но с вполне узнаваемыми деталями парижская школа 1950-х, и двор, и еще много чего. А у Филиппа Делерма пространство повествования ограничено освещенным кухонной лампой куском обеденного стола, на котором стоит баночка джема. Да и этот кусок стола существует только в памяти автора. Казалось бы, можно сосредоточиться исключительно на удобочитаемом воспроизведении камерно-лапидарного стиля оригинала. Ан нет, на баночке есть этикетка). Которая если и не «томов премногих тяжелей», то представляет замечательную переводческую трудность.

 

Это единственная французская реалия в рассказе. Буквальный (ну, не буквальный –  с максимально возможным сохранением авторского синтаксиса) ее перевод разрушил бы стройность в остальном вполне «одомашненного» текста, звучал бы неестественно. Поэтому решено передать не содержание текста на этикетке, а восприятие этого текста мальчиком.

 

К счастью, бренд Bonne Maman дожил до наших дней, до появления авторизованных дилеров продукции фирмы в России и официального перевода этикеток на русский язык – где варенье действительно называют «магазинным» словом «конфитюр», а рядом с наименованием фирмы действительно указывается замеченный наблюдательным мальчиком значок зарегистрированной торговой марки. Правда, по-русски это наименование не переводят и не транслитерируют, зато «Добрая Бабуля» (ведь для мальчика-франкофона лет десяти, недавно открывшего для себя рубин, название осмысленно, но вполне может быть еще свежо и не привычно) звучит на удивление мультикультурно, в духе всевозможных русских «Бабушкиных Лукошек», «Бабушкиных Секретов», «Домиков в деревне» и т.п. Казалось бы, какое подспорье! Но теперь возникает терминологическая загвоздка.

 

Русский язык иногда бывает излишне богат. Чего только нет в русском семантическом поле под названием «Варенье» (условно принятым за гипероним)!  И джем, и конфитюр, и желе, и повидло, и жидкий мармелад, и фруктовые/ягодные пресервы… Даже проштудировав кое-какую литературу и поспрошав у знающих людей, я не могу с уверенностью провести различие между ними. 

 

Отдаю себе отчет, что вариант «смородиновый джем» не самый удачный. И не только потому, что – по крайней мере, в России -  в линейке продукции Bonne Maman официально продается джем как раз из абрикоса, а вот «бонмаман» из черной/красной смородины официально - желе, и я поступился терминологической точностью ради «мужественного» звучания. А просто дело в том, что вкупе с тостером джем досадно придает переводу английский, а вовсе не французский колорит.


Интересно место в описании смородиновых гор, где эталоном мягкости выступает  gélatine. Тут словарем не обойтись. Пробую ставить себя на место мальчика. С каким желатином он мог сталкиваться? C пищевым, скорее всего, да и то вряд ли – в богатую пектином смородину желатин мама не добавляет. Но и пищевой, и технический желатин продается в виде либо порошка, либо гранул, либо пластинок. Даже прозрачные листки - эталон не слишком подходящий, все равно что сравнивать с мягкой стальной фольгой. Может быть, имелся в виду galantine? И франкофонное ухо улавливает в этом очаровательную ребяческую путаницу? Моего французского на разрешение такой загадки не хватает, но в любом случае пусть лучше это будет студень – блюдо, не привязанное к типично русской кухне. Был еще вариант со столярным клеем, который отброшен как выбивающийся из ритма.

  

Вот, в общем-то, почти и все. Вносить серьезные изменения в синтаксические конструкции оригинала пришлось еще только в двух местах: в первом абзаце (буквальное «*не обращаешь внимания на предметы, поставленные/положенные на стол» резало бы слух. Предложенный окончательный вариант звучит хотя бы чуть-чуть, но живее), плюс распространение (конкретизация) tartine = ‘бутерброд на поджаренном хлебе’ – для подчеркивания связей между тостером, хлебом, вареньем и маслом. И в предпоследнем абзаце, где продолжается сравнение смородинового джема с рубином – на сей раз за счет огранки ложкой.

 

В заключение хочу поблагодарить организаторов конкурса – в частности, за возможность поделиться и своей рефлексией, на тему средств воспроизведения этой изящной миниатюры на русской почве – отдельно, за рамками перевода. Собственно же в ее переводе, надеюсь, мне удалось остаться, насколько возможно, незаметным).

______________________________

Татьяна КРАСНОВА

Признаюсь, не рассчитывала попасть ни в какие short-листы.

  В предконкурсном опросе я ответила, что с французским языком не работаю и что профессиональная моя деятельность с языками не связана. Первое высшее образование получила в  родной Туле (Всесоюзный заочный финансово-экономический институт, 1992год), второе – здесь же (Тульский госуниверситет имени Льва Толстого, специальность лингвист-переводчик с английского языка, 2011год).

  Просто лингвистика – моя слабость со школьных лет. И немецкий как предмет никогда не вызывал страданий. Любила читать и переводить. Только через очень много лет, когда уже моя старшая дочь училась в лингвистической гимназии, поняла, что устная речь мне даётся труднее. Это подтвердила и преподаватель по теории и практике перевода: не преодолён психологический барьер и заниматься мне следует письменным переводом. В синхронисты я не собиралась, а вот мечтала стать переводчиком художественной литературы.

  Мои друзья почему-то думали, что я ещё изучала и французский язык. Скорее всего, тут произошло наложение информации, так как я не раз рассказывала о трудностях учёбы в лингвистической гимназии (дочь и сын учили английский и французский языки). Вот однажды мне и было предложено поучаствовать в конкурсе перевода. Ситуация комичная. Взялась я за перевод только «из уважения».

 Отчёт о работе над переводом

  В первую очередь прочитала статью об авторе конкурсного текста. По-моему, это настроило меня на нужную, близкую ноту. Если можно так выразиться, я эмоционально приблизилась к смыслу текста.

  Переводила «тупо», слово за словом, то и дело обращаясь к словарю. Но вело меня, наверное, простое упрямство и, пожалуй, интерес. Оригинал и подстрочник разместила в таблице из трёх столбцов, третий предназначался для «художественного» варианта.  

  Первая небольшая трудность – тартинки. Для меня это вариант девятнадцатого века. В настоящее время в России  наиболее употребимы «сэндвичи» и прочие англицизмы. Но так как в исходном тексте этого иностранного слова нет, то я остановилась на привычном «бутерброде». Возможно, это нейтрализует образ главного героя отрывка. Можно было бы оставить «тартинки» и сделать сноску.

  Повторю, что мне было трудно только, если можно так выразиться, технически. А с художественной  стороны,  с эмоциональной -  всё очень понятно. Загляделся мальчишка в банку маминого варенья, замечтался, просто улетел в другой мир, сам преобразился, не поймёт в кого. Я перечитала свой перевод после того, как получила письмо от секретаря конкурса. И вот это его эмоциональное состояние, считаю, передала недостаточно художественно. Следовало бы упростить речь в некоторых предложениях,  например не «создаётся впечатление», а «кажется»; мир не «оказался сосредоточенным»,  а «стал одной баночкой варенья»; не «предпочтительнее», а «лучше» или «больше подходит». Именно поэтому считаю для себя удачным решением использование глагола «надоесть» для передачи чувства досады мальчика на занудство взрослых. Был и вариант  «достали», но я всё же отказалась, - мальчик сидит, мирно созерцает поверхность желе в банке, мысли спокойные. «Достали» - это всплеск эмоций.

 Также недостаточно  я поработала со структурой предложений. Например: «Уже не представляешь себя штурмующим вершины смородинового льда. Ты как будто становишься пейзажем. Да, ты сам становишься этой вселенной…»   Следовало бы: «Ты уже не штурмуешь вершины смородинового льда. Ты как будто становишься пейзажем. Да, ты сам становишься этой вселенной… » По-моему, это усилило бы эффект спокойствия, созерцательности, отстранения от окружающего мира.

   Не скрою, упросила дочь проверить мой «дословный» подстрочник, чтобы убрать грамматические ошибки. С художественной частью справлялась сама. У меня есть небольшой опыт в литературном творчестве. Мои стихи и рассказы публиковались в сборниках «В полушаге от себя»(2013) и «Листая свет и тени»(2015) издательство «Скифия», г. Санкт-Петербург.

______________________________

Юлия УЛАНСКАЯ

О смородине, полете и послевкусии

После суховатых научных текстов рассказ Филиппа Делерма вызывает невероятный восторг (как, впрочем, и другие произведения этого писателя) и приносит огромное удовольствие в процессе работы над переводом.

На мой взгляд, одной из главных черт Ф. Делерма является его способность передать чудо текущего мгновения так, чтобы читатель мог нырнуть в ощущения с головой. Перевод от второго лица позволяет совершить более глубокое погружение вначале в текст, а потом и в баночку с вареньем, и объединяет читателя с рассказчиком в единое целое. И вот уже читатель не склонился над буквами, а сидит за столом на уютной кухне и ловит, словно бабочек, мгновения детского счастья.

У такого рассказа и заголовок должен быть сочным, поэтому раздумья вызывает то, как перевести его (особенно слова le pot de confiture), чтобы захотелось читать дальше. Вариант с калькированием слова «конфитюр» не передает сказочность происходящего в тексте, а обыденность просочилась бы в восприятие даже от слов «джем» и «желе», поэтому, конечно же, погружение должно совершаться в баночку с ВАРЕНЬЕМ, и никак иначе. Весь перевод должен быть пронизан теплой и одновременно «ароматной» атмосферой. Тем не менее, в нем должно ощущаться и экзистенциальное слияние с миром («ты сам… уже не очень хорошо понимаешь – море ты, гора, океан или ледник») – особенный талант Делерма.

Основной текст начинается со слова dhabitude. Авторский замысел перехода от обыденного к необычному вполне очевиден. Однако русская фраза, начатая со слова «обычно», сильно блекнет, поэтому инверсия частей предложения помогает начать с чего-то более увлекательного, со стремительности завтрака, что сразу втягивает читателя в происходящее.

Выражение bien tranquille (применительно к рассказчику и его состоянию) в завершении фразы про то, что в воскресенье можно встать последним, можно удачно перевести в виде отдельного безличного предложения: «Тишина». Именно в этот момент начинается переход от суматошного завтрака в кругу семьи к погружению в особый мир. И руки, липнущие к la toile cirée (именно к «клеенке», а не «скатерти»!), делают восприятие более ярким.

Ф. Делерма можно смело назвать писателем-импрессионистом. Даже само слово limpression встречается в крохотном тексте дважды. Поэтому впечатление от теплого абрикосового варенья, которое скользит по горлу (glisse dans la gorge), вряд ли будет удачно передано дословным переводом. Предпочтительнее бы была какая-то вкусовая передача – перекатывается по языку, тает за щекой. Выбор в пользу «перекатывается во рту» создал одновременно и ощущение движения солнца (солнце в русском языке все же катится по небу, словно абрикос по нёбу, а не скользит), и смакования чего-то вкусного.

Что может быть теплее рук мамы? Тогда желе, сделанное ее трудами (de la peine à Maman), превращается в желе, сделанное ее руками. Но поскольку далее в тексте разворачивается «бунт» подростка против пользы смородинового желе, уместно передать эмоциональную окраску легкого недовольства словом «цепляться» (вместо авторского нейтрального quon ne tient pas tellement), а поскольку взрослые «раздражают» (énervants), то можно поворчать на тему их façon de préférer toujours все натуральное, сказав, что они с этим «носятся». Отчасти поэтому они не просто говорят (ils disent), а «твердят».

Интерес вызывает перевод этикеток. Поскольку варенье от Bonne Maman попадается на прилавках наших магазинов, то и переводить название торговой марки не приходится. Зато интересно, как наши мамы подписали бы самодельное варенье? Вряд ли бы они указали место сбора («Groselle. Jardin 97»), а выбрали бы традиционное: «Смородина 97».

Погружение в глубины души (как и в варенье) происходит в результате полета воображения. Поэтому и лексика возникает соответствующая: к леднику надо «снижаться» или «подлетать» (on sapproche), «приземляться» на него (on voulait se poser), а страна может «проноситься» под крылом (on a sous ses ailes). «Здесь вам не равнина, здесь климат иной: идут лавины одна за одной», и вот тогда смородиновые горы не просто странны (sont étranges), а «коварны». И поскольку речь в этой стране изо льда и пламени (le pays chaud et glacé) идет о горах, то грани желейных скал, словно при изготовлении каменного цветка, можно только «высечь» ложкой (taillées par le passage de cuillère). И нет ничего лучше погружения в полет фантазии. И хотя последняя фраза автора внезапно возвращает нас к реальности, смородиновое впечатление еще долго тает на языке. Великолепное послевкусие!

______________________________

Ольга ХОДАКОВСКАЯ

Великая рубиновая тишина в банке с джемом чудесна. Филипп Делерм садится за кухонный стол, подвигает к себе банку и ныряет вместе с читателем (но сначала, конечно, с переводчиком) в фантазийный рубиново-желейный мир.

Хотелось найти голос рассказчика – фантазёра, мальчика, увиденного им самим, но взрослым. Как бы говорил по-русски мальчик, употребляющий местоимение on? Мы, ты, я? «Я» не подходит, потому что рассказчик хочет соединиться с читателем, чтобы читатель растворился в нём, а он – в пейзаже. «Мы» не встраивается в предложения из-за своей множественности. «Ты» – наиболее подходящий вариант. Принимаю решение начать с «мы», но в первом же предложении плавно перейти на «ты» – так будет и идентификация с читателем, и непосредственное детское обращение «ты».

Ключевое слово текста – confiture или gelée. Конфитюр? Едва ли мальчик выразился бы так изысканно. Желе? В банке и на хлеб?! Нет. Варенье, повидло? Слишком «русские» коннотации. Джем? В самый раз!

Джем этот – из красной смородины, но герой на самом деле любит абрикосовый, потому что тот – comme un soleil chaud qui glisse dans la gorge. Комок в горле из-за этого «горла»! Решаю заменить его на желудок, потому что в желудке может быть тепло, это приятно, это ближе к тому, что чувствует мальчик, когда пробует «тёплое солнце» абрикосового джема.

Родители мальчика подписывали банки с собственным джемом à lencre violette. Фиолетовыми чернилами? Детство автора пришлось на шестидесятые, и его родители ещё могли пользоваться чернилами, т.е. перьевой ручкой, а могли уже появившимися шариковыми ручками. Фиолетовый и синий – близкие цвета, но нам привычнее именно синий. Я выбрала вариант «синей ручкой», вспомнив, как моя бабушка подписывала такие же банки с джемом из таких же ягод, собранных в саду: «Красная смородина, 97». К тому же в «синей ручке» есть простота, противопоставленная в тексте искусственной утончённости фабричной этикетки.

Дальше по тексту оставалось лишь представить полёт над ледником, чтобы найти нужные слова. Пролететь вместе с рассказчиком над головокружительными gouffres dombres – тёмными расщелинами, – и над множеством оставленных ложкой маленьких граней, поверхность каждой из которых кухонная лампа освещает по-разному – plein de petites facettes qui ont été taillées par le passage de la cuillère, et la lampe de la cuisine donne à chaque surface une lumière différente.

Герой стал пейзажем, красным, почти прозрачным миром обжигающего холода (froid brûlant), а переводчик стал текстом – огромным и спокойным, немного сладким, немного кислым.

______________________________

Наталья КОЛЫБИНА

Путешествие в страну Варению, или текст о тексте

Маяковский как-то назвал поэзию ездой в незнаемое. Филипп Делерм, чей текст был любезно предоставлен для перевода организаторами нынешней переводческой сессии конкурса INALCO RUSSE OPEN, напротив, предложил нам сплошную «езду в знаемое» – очаровательное путешествие назад, в детство. Предложил – и тем не менее сумел удержаться в рамках поэзии, той хрупкой поэзии жизни, которой суждено быть необходимым антуражем мира счастливых людей независимо от того, огорожен ли он смородиновыми горами или, скажем, вкусно попахивает печёной картошкой.

Французы – мастера короткого рассказа. Наш автор – прямой наследник этого письма. Сюжет у него прост и занятен, его интонация жива, неподдельна и чуть иронична, язык внимателен к бытовым подробностям городского семейного существования, будь то кофейное пятно от папиной чашки, клеёнка, чуть липкая после общего завтрака, или вожделенная баночка со смородиновым желе – главный предметный фон рассказа, провокатор и лакмусовая бумажка авторских фантазий.

Всё это затейливое диво надо было как-то да перевести.

(Кстати, стоит отдельно поблагодарить организаторов конкурса за краткость текста и… за возможность мотивированно предаваться своему хобби: читая французские книги, всегда мысленно представляю, как бы я перевела понравившиеся места).

Так вот, возвращаясь к «перевести».

В своих переводах я всегда по мере сил стараюсь достичь двух вещей: максимальной точности в передаче авторского текста (добавлю: его качества и количества), а также верности интонации. Первая спасает от неоправданной отсебятины, вторая – от бухгалтерского буквализма.

Начала я, как всегда, с создания подстрочника – это самый быстрый и лёгкий этап пути. В данном случае он не потребовал серьёзной словарной работы. На случай, если такая необходимость всё же возникала, под рукой всегда был замечательный двух-с-чем-то-тысячестраничный Le Petit Robert 1978 г. – мой давний надёжный помощник в тончайшей нюансировке французской лексики. С ним, и запасами русской речи в придачу, завтрак выходил не «слишком быстрым / скорым», «слишком суматошным / наспех (поглощенным)», а – «наспех, в суматохе», когда ты при этом не «твердишь / прокручиваешь в уме (памяти) урок истории», а именно «мысленно повторяешь» его. Собственно, из таких слэшей или скобок чаще всего и состоит мой подстрочник, где поначалу не отбрасываются даже самые, на первый взгляд, неудачные варианты, – ведь любой из них может дать намёк ли, подсказку в будущем.

Итак, к концу дня первый этап был благополучно преодолён – и теперь текст должен был, наконец, внятно зазвучать, стать полноценным фактом нормированного русского языка, то есть подвергнуться литературному переводу. Тут-то, как правило, и возникает проблема, которую каждый переводчик решает по-своему: как далеко при переводе можно отойти от авторского слова?

Подстрочник – тот продукт, который вроде бы максимально близок к исходному тексту, но это не так: он коряв, скрипуч, неповоротлив и звучит «с иностранным акцентом». И тогда в ход идет богатая русская фразеология, когда “dans la cuisine on est seul” превращается в «на кухне ни души», а “bien tranquille” – в «тишь да гладь». С другой стороны, я не принимаю откровенной безответственности вольного пересказа: утрачивается самое ценное – авторская интонация, авторское настроение и авторский строй речи. Они-то, в первую голову, и должны быть максимально бережно сохранены и охранены в иной языковой среде. (Вот почему мне сложно смириться с произвольной заменой озвученного автором фактажа: никогда не назову, к примеру, капусту – баклажаном только потому, что этот овощ изящнее «ложится в строчку». Это – к слову).

В этом смысле трудно давался абзац, где сравниваются достоинства домашнего и магазинного варенья. Это может показаться смешной мелочью, но продукт из банки с так понравившейся герою этикеткой Bonne Maman ближе к нашему традиционному варенью, а вот его мама, скорее всего, готовила именно желе из красной смородины. Для французов это отличие вполне очевидно, и потому важно было сохранить его в переводе.

Возможно, стоило также несколько ук(о)ротить предложения, разметить их по-другому, но я стремилась максимально передать авторский ритм, авторскую организацию фразы.

Да, текст должен звучать по-русски, но его создал француз, так что пусть в этих длиннотах, многочисленных уточнениях, дополнениях и живописной «геологии» деталей, сотканной из эпитетов, синекдох и метафор, «где красное почти обращается в чёрное и вызывает головокружение», остаётся чуть слышный «галльский» акцент. С другой стороны, эллиптические конструкции: и те, что на манер «И – замечательное рубиновое безмолвие в голове» взамен исходного “On a un grand silence rubis dans la tête”, и выстроенные через инициализированный союз недостоверного сравнения (“Cest comme si le temps s’arrêtait, comme si le monde entier s’engloutissait dans le pot de confiture ” → «Словно время остановилось, словно весь мир ухнул в эту самую баночку с вареньем»), – позволили переводчику попытаться сохранить живое дыхание устной речи, оставшись тем не менее в границах письменного текста.

Да, кстати: традиционное французское чемпионство по части применения неопределённо-личных конструкций уравновешивалось здесь столь же традиционным (прописано незабвенным В. Г. Гаком!) средством – маркированием конкретного лица / обобщенного субъекта глаголом во 2-м лице единственного числа, а также прямой номинализацией. (Ср.: “D’habitude, on ne fait pas vraiment attention aux…” → «Обычно ты не особо приглядываешься к тому…»; “On regarde d’abord d’un peu haut” → «Поначалу ты поглядываешь чуть сверху»; “On a limpression que…” → «Такое впечатление, будто…» etc.).

Так к концу второго дня пути я добралась до третьего этапа – окончательной стилистической правки, и две фразы: “La gelée de groseilles est très bien pour rêver comme ça” и “On a sous ses ailes ce pays chaud et glacé à la fois, et c’est comme ça qu’on est bien”, – в итоге обрели для меня русский вкус (ср.: «Вообще смородиновое желе – это как раз то, что нужно, для таких фантазий» и «Под крылом у тебя жаркая и в то же время обледенелая местность – вот и славно»).

Переводчику очень хотелось назвать эту игру, когда чувствительный и любознательный ребёнок вдруг увидел в банке со смородиновым желе целую вселенную, где горы «одновременно твердые, как рубин, – маленький драгоценный камешек, который обнаруживаешь, разбирая часы, – и мягкие, словно из желатина», – так вот, было весьма заманчиво окрестить эту игру «Путешествие в страну Варению». Но я решила в который раз довериться автору, – а он этого не писал, – чтоб теперь, когда передо мной собственный «текст о тексте», всё-таки не отказать себе в маленьком соавторстве.

Всё остальное – на волю жюри.

______________________________

Яна ИВАНОВА

Рассказы Филиппа Делерма наполнены метафорами и аллегориями, и Plonger dans un pot de confiture — не исключение. Для читателя момент перехода от предметного описания утра персонажа к его отстранённым размышлениям о желе является одним из самых интересных и неожиданных, для переводчика — возможно, наиболее сложным. Именно в этой части текста простые и сложносочинённые предложения сменяются фразами вроде «…Pour les tartines, on préfère la «fausse» confiture d’abricots, celle du supermarché – cela semble toujours faire de la peine à Maman, mais la confiture du commerce est plus sucrée, plus douce, et puis on préfère l’abricot – c’est comme un soleil chaud qui glisse dans la gorge». В этом и нескольких других предложениях один образ цепляется за другой, и эту паутину, вероятно, в русском варианте правильней всего преподносить дробно, избегая нагромождения смыслов и знаков препинания.

       С точки зрения лексики, текст может показаться несложным, но это обманчивое впечатление. Вернее, почти все слова в нём знакомы, а вот их значение не так уж очевидно. Перед нами — мысли мальчика-фантазёра, для которого желе из красной смородины превращается в рубиновые горы, над которыми герой кружит на самолёте. Переводя описания этих «пейзажей», важно создать образ некоего фантастического почти инопланетного ландшафта, и при этом не дать читателю забыть, что действие по-прежнему происходит в банке с желе. Здесь больше всего трудностей вызывает отрывок «…Il y a plein de petites facettes qui ont été taillées par le passage de la cuillère... Aucune nest assez grande pour quon puisse atterrir». Ясно, что речь идёт о ложке, которая грубо изрезала поверхность (посадочную полосу), сделав приземление невозможным, но как передать эту мысль ёмко, точно и изящно?

       В целом работа над переводом была приятной и увлекательной, поскольку рассказы Делерма мне близки по настроению и содержанию.

______________________________

Елизавета ЧЕБУЧЕВА

Герой рассказа Делерма – ребенок, но повествователь – скорее, взрослый, который вспоминает свои детские впечатления, по сути, описывает работу воображения. Текст должен быть простым и одновременно завораживать. Основная задача была – избежать тяжеловесности, что не везде удалось.

В самом начале – навязчивое повторение глаголов в форме 2 л. ед. ч., не очень хорошо звучит скопление суффиксов с шипящими. Все эти глаголы – приставочные, можно по крайней мере вместо «протягиваешь» написать «тянешь». Здесь же неверно выбран глагол «подталкивать», лучше заменить на «придвигаешь» (в оригинале faire glisser).

Фраза La gelée de groseilles est très bien pour rêver comme ça в переводе вышла неуклюжей: «Смородиновое желе лучше всего годится именно для того, чтобы над ним фантазировать». Вариант: «Смородиновое желе – прекрасная пища для воображения» (правда, в оригинале нет такой игры слов: одно варенье – пища желудку, другое – воображению, но есть противопоставление: pour rêver – pour les tartines).

Aucun alpiniste ne grimpe sur ces pentes, aucun autre avion ne vole dans ce ciel. – «Ни единого альпиниста, лезущего по склону…» – здесь причастие звучит шероховато, и его можно было вовсе опустить: «Ни одного альпиниста на склонах, ни одного больше самолета в небе не видно».

Во многих местах перевод слишком буквален, отчего теряется динамика текста.

On a l’impression que le pot de confiture n’est plus quelque chose d’utile, de raisonnable, on ne voit plus le rapport qu’il a avec le beurre ou le grille-pain. – «Банка с вареньем перестает быть разумной и нужной вещью и больше не имеет никакого отношения ни к тостеру, ни к сливочному маслу». Можно было отойти от оригинала, например, разбить фразу: «Что она (банка) делает рядом с масленкой и тостером?», «перестает быть» тоже звучит тяжеловато.

Ils le disent tellement que ça devient mieux seulement pour les grands. – Здесь важен не столько смысл (что значит «делается лучше только им самим»?), сколько эмоция, досада, поэтому стоило хотя бы изменить порядок слов: «Говорят так, что никому, кроме них, лучше не делается» – это звучит более экспрессивно – или в чем-то отойти от оригинала.

Я привела только несколько примеров, но сейчас я бы довольно много изменила в своем переводе, чтобы сделать текст легче и динамичнее.

______________________________

Копылова Татьяна Владимировна

Я работаю учителем французского и английского языков в средней школе, этот

опыт попытки профессионального литературного перевода для меня первый. Но меня

сразу увлекло задание и возможность еще раз не только "актуализировать французский

язык", но и "вспомнить русский". Как оказалось, проще читать текст самому на

иностранном языке, чем грамотно и цельно изложить его для других.

Текст меня очаровал сразу. С первого взгляда он очень простой и понятный.

Мысль о том, что с помощью обычных вещей можно уходить из реальности,

притягивает и завораживает. Но, трудность состоит в том, что все это находится, скорее

"на интуитивном уровне". Необходимо изложить эту мысль на русском языке так, чтобы

стало понятно и очевидно, что никакая другая вещь, кроме баночки желе из красной

смородины не может вызывать таких ассоциаций.

Первая сложность появилась еще в названии - перевод выражения "un pot de

confiture". В русском языке варенье не укладывают в горшки, поэтому я выбрала самый

подходящий для этого случая сосуд - "баночка".

На протяжении всего текста подлежащее выражается французским

местоимением "on". Для меня, таким образом автор стремился показать, что такие

чувства и переживания испытывают многие, возможно, не с желе из красной

смородины, с каким-то другими "полезными предметами", но ощущение "отрыва от

реальности" знакомо практически каждому. Я, как читатель, понимаю, что "on" - это не

кто-то неизвестный, а все мы в определенном возрасте и определенной ситуации.

Именно поэтому третий и четвертый абзац я перевела, поставив глаголы во второе лицо

единственного числа, избегая прямого употребления местоимения "ты". При этом

первый и второй абзацы, где речь идет о конкретном ученике (скорее всего, подростке),

я перевела от первого лица с использованием местоимения "я", поскольку в этой части

речь идет о действиях и вкусовых предпочтениях.

Интересно, что во всем тексте только одно предложение написано прошедшем

времени - Maman a même coupé la radio avant d’aller prendre son bain. Из этого

становится понятно, что хотя выше описаны действия, которые происходят "обычно",

далее представлено то, что было в конкретное воскресенье. Поэтому почти все

сказуемые первого абзаца я поставила в прошедшее время. Тем более, что во втором

предложении есть четкое указание на это "un dimanche".

Долго подбирала слова для перевода предложения "Difficile de dire qu’on préfère

même l’étiquette “Confiture Bonne Maman” avec des lettres rondes imprimées qui imitent

une vraie écriture, à l’étiquette “Groseilles. Jardin 97”, à l’encre violette". Выражение

"печатные буквы, которые имитируют на настоящий почерк" выглядит очень тяжело,

поэтому я выбрала "напечатанная круглыми буквами, похожими на письменные".

Словосочетание "à l’encre violette" во французском языке в данном тексте позволяет

избежать повторений. В русском варианте напрашиваются словосочетания "написанные

фиолетовыми чернилами", но на этикетке 1997 год, и слово "чернила" для меня в этом

случае слишком архаичное. Основная мысль здесь - подчеркнуть противоположность,

поэтому я использовала в переводе "сделанная вручную" (что само подразумевает

применение ручки с чернилами).

В третьем абзаце несколько предложений посвящено описанию "facettes".

Понятно, что это следы от ложки на желе, хотя эти следы не могут быть ровными, как

грани, но слово "грань" все-таки оптимально для передачи описания этих следов.

On ne s’imagine pas en train d’escalader ces pics de glace à la groseille. В этом

предложении для меня сложность в том, из чего состоят эти вершины. Предлог "de"

передает родительный падеж, и при переводе получается, что "вершины изо льда в

смородине". Мне показалось, что логичнее перевести "эти вершины из смородины,

покрытые льдом".

В заключение я хочу сказать, что данная работа открыла для меня одну,

возможно, очевидную, для многих мысль: пока не начинаешь активно работать с

иностранным языком, не осознаешь, насколько мало ты знаешь свой родной язык.

______________________________

Огаркова Алена Викторовна

Перевод художественного текста – очень трудная и ответственная
работа, которая требует немало усилий от переводчика. Многие лингвисты
утверждают, например, что точный перевод стихотворений невозможен.
Различие структуры языка, его ритмики, создает непреодолимые препятствия
при создании иноязычной версии. В итоге переведенное стихотворение
может получиться не менее сильным, чем оригинал, но это будет, по сути,
новое произведение. Перевод любого художественного текста требует некую
свободу интерпретации, несмотря на то, что смысл текста не должен быть
утрачен и должен полностью соответствовать оригиналу. Напротив, при
переводе профессиональных текстов необходимо учитывать тот факт, что
собственная интерпретация отсутствует.
В данном отрывке передо мной стояла важная задача, не только донести
эмоциональные особенности текста оригинала, но и передать его точный
смысл.
Одной из основных трудностей при выполнении перевода для меня был
перевод грамматической конструкции с местоимением «on». С одной
стороны, мне кажется, что автор использует это местоимение для того, чтобы
обобщить свое повествование. Таким образом, он акцентирует внимание на
том, что подобная ситуация может произойти с каждым из нас. В своем
переводе я передала данную особенность автора, несмотря на то, что мне
хотелось ограничить данное повествование рассказа первым лицом
единственным числом, то есть местоимением «я».
Следующей трудностью, которая возникла у меня при переводе, был
перевод слов «confiture» и «gelée». Данные слова, являющиеся
контекстуальными синонимами, я перевела как «джем». Мне кажется это
слово, более характерно для европейского менталитета.
Текст Филиппа Делерма – это одна сплошная развернутая метафора,
которая описывает прелесть и красоту, окружающего нас мира. В данном
отрывке эта красота заключена в банке смородинового джема. Маленький
герой – настоящий фантазер. Он может летать над смородиновыми ледяными
глыбами и наслаждаться красотой, возникающего пейзажа. Поэтому одной из
основных трудностей для меня оказалось передать красоту и величие того
языка, которым написан текст оригинала.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Новости

Опрос

Удобен ли наш сайт?

Общее количество голосов: 128