Рябцева Мария Александровна
Дата рождения: 08.07.1988
Город: Новокузнецк (Россия, Кемеровская область)
Место работы/учёбы: ЦПО НФИ КемГУ (Центр педагогического образования Новокузнецкого филиала-института Кемеровского государственного университета), аспирант очного отделения
Литературные интересы:
Когда спрашивают о любимой книге, отвечаю – «Джен Эйр»; о любимом писателе – Нил Гейман; о любимом жанре – короткий рассказ. Это далеко не исчерпывающе: могу с тем же интересом читать, например, нон-фикшн по астрофизике. Чтение – ежедневная, вошедшая в плоть и кровь привычка; тут требуется разнообразие, но! с разбором.
Не без влияния тёти, вузовского преподавателя зарубежной литературы, иностранных имён в моём читательском списке всегда было больше, чем русских, а лучшие переводчики – на слуху. Сама попробовала «художественно» переводить с английского впервые лет в 15, заполучив от репетитора томик Сомерсета Моэма – достать книги в оригинале 10 лет назад, особенно в провинции, было гораздо труднее, чем сейчас. Те же самые рассказы Моэма на русском языке стояли на полке рядом, но я получала огромное удовольствие от процесса и позже, в студенчестве, тоже очень любила такие задания. В последние годы, благодаря распространению интернета, выкладываю, что получается, в блоге: с одной стороны, конструктивная критика приветствуется, а с другой – так приятно, когда благодарят за труд, и кому-то удаётся прочитать ранее недоступное произведение. Любопытно, как «на свете всё на всё похоже», и труду переводчика можно найти аналогию в другом любимом занятии… вышивании: «чужая канва» даёт особый опыт вос-создания и со-творчества, и всегда стараешься сделать изнанку аккуратнее, чем в прошлый раз.
За несколько недель Элен разучилась говорить. Слово за словом. Буква за буквой. Даже от алфавита ничего не осталось. Раньше слова утоляли боль. Теперь нет. И Элен отвергла их. Пустые разговоры. Избитые фразы. Любимые словечки. Дар речи. Непрошеный. Неизбывный.
Руки опускаются. Дурацкое выражение. Руки опускаются. Ей даже губ не хотелось раскрывать. Не издать ни слога, ни гласной, ни согласной. Только выть. Кричать по-звериному. А лучше молчать. Молчать без конца, что бы ни случилось. Говорить больше не о чем. Разве что о боли – как она сжимает горло и кружит голову до тошноты, как хочется бежать от неё без оглядки или уж покончить со всем раз и навсегда. Но она боролась с мыслями о смерти. Она хотела ещё жить, ещё рисовать. И однажды снова отыскать солнце. Солнце, голубое небо, звёзды, деревья – где-то же они остались? Намечтать себе новую жизнь и самой в неё поверить, выбраться из этого ада, из этой шумной тьмы, где только и видна голубая полоска вдали и две серо-белые вспышки. Её последняя картина – просто чёрный фон, едва заштрихованный голубым – что ещё нарисуешь, когда нет дождя? Как жить и работать на солнце? Всё тот же назойливый вопрос: как ей жить, как рисовать на солнце? Ей был нужен дождь, она не выносила безжалостно яркого света. Хотя мрак теперь у неё внутри. И там останется. Но всё-таки дождь ничем не заменишь. Раньше она работала с драгоценными металлами и камнями, и в каждой вещице было распято небесное зарево восхода. Тогда она научилась обращаться с цветом, выманивать его на поверхность. А теперь ей нужно что-то другое. И начать прямо сейчас. Начать с темноты. Протянуть из неё ниточку – акриловую или масляную – к солнцу. Потом можно ещё что-нибудь придумать. Какой-нибудь новый горизонт. Может быть, даже добавить блеска. Золотая осень, бриллиантовая зима. Она уезжала куда-нибудь, где несколько недель в году стоит плохая погода, чтобы хоть ненадолго возвращаться к ювелирному делу. Так вроде было легче, но на самом деле очередной побег в мечту не шёл ей на пользу. Только напоминал о грядущей боли, которая не пройдёт совсем уже никогда. А тот репортёр – он, кажется, хотел остаться? Выдержал бы он этот шквал боли? Как далеко он смог бы пройти вместе с ней? Она знала – это его твёрдая рука удержала её тогда от помешательства. Она ведь звала на помощь, хотя и беззвучно, бессловесно. Они обменялись всего парой фраз – один раз на кухне, другой на лестнице – и она уже стала доверять ему. Она даже не знала, как его описать. В нём как будто чего-то не хватало. То ли в нём, то ли в ней самой, не понять. Но она привыкла к его лицу. Оно внушало доверие, хотя для журналистов это редкость. С журналистами надо быть настороже. Если подумать, он ведь просто так зарабатывает на жизнь – только она не хотела ни думать, ни тем более высказывать свои мысли вслух. Назойливый, дотошный, любопытный – и всё-таки она протянула ему руку. Они жили бок о бок целых три недели, разговаривали о чём-то, а он совсем её не знал, до самой последней минуты, до самого ужасного конца. Она ни на что уже не надеялась и готова была уйти. Пошёл бы он за ней, вместе с ней, этот незнакомый, совершенно незнакомый человек? «Пусть стоит внизу лестницы и поймает меня». Она не чувствовала ног, вдруг перестала их чувствовать. Не было сил держаться прямо, и лестница позвала её. Вот так она и упала. Катиться по ступенькам было больно. Должно быть, она кричала. Смертельный удар, начало конца. И осталась лежать без движения, пусть думают, что разбилась. Всё цело, ничего не сломано. Но так не хочется вставать. Отдохнуть бы наконец от всего.
Опрос
Удобен ли наш сайт?
Общее количество голосов: 548